Размер шрифта
-
+

Приезжие - стр. 2

Отец страшно растерялся – и мать же его утешала, ругала себя за то, что решилась сказать. Переживала страшно – за него переживала, не за себя. Таким она была человеком. Держалась до последнего и держала себя в руках – при них ни одной слезинки, ни одной. Только улыбка была у нее тогда какой-то дрожащей, что ли? Слабой, беззащитной, изнеможенной, истощенной, как и она сама. И было видно, что ей страшно неловко – поставила своих любимых и близких в такое вот положение.

Лагутин запомнил ее накануне смерти – в больницу он пришел в семь вечера, мама долго и подробно расспрашивала его обо всем – что едят, как справляются с хозяйством, что в школе. Он помнил, как она беспокоилась за отца – кажется, больше, чем за сына. Или ему казалось?

Он ушел в полдевятого, когда строгая медсестра его погнала – посещения закрывались. И никакого предчувствия не было. Абсолютно. Нет, он, конечно, видел, как мать плохо выглядит, как она похудела и почти ничего не ест. Он видел, как быстро она устает. Но плохого предчувствия не было – он даже сходил в кино с другом Вовкой.

А наутро позвонили из больницы.

Он помнил, что ничего не понял: что, как? Как это – мамы нет? Нет совсем? Нет, такого не может быть. Она же только что еще была – еще вчера была! Живая, даже веселая – смеялась над его шутками, учила жарить котлеты – сначала большой огонь, чтобы схватились, а уж потом поменьше, чтобы дошли.

Они говорили даже про лето, про отпуск – да-да! Мечтали поехать к морю, как всегда. Это он завел разговор, а мама поддержала.

И вот – ее нет? Навсегда?

Он замер, стоял у окна. Сколько стоял – час, два? Три?

Вздрогнул, когда услышал голос отца. Нет, сначала хлопнула входная дверь, а потом отец выкрикнул:

– Лешка! Ты дома?

Он не ответил. Рот открыл, попытался отозваться, но голоса не было – вырвался хрип, клокотанье какое-то птичье.

Отец разделся и зашел в комнату:

– Ты что? Не слышишь?

Лагутин посмотрел на него, и тогда отец понял. Сел на стул, обхватил голову руками и завыл – страшно завыл, по-волчьи. Вот тут Лагутин и пришел в себя – бросился к отцу и закричал.

Они обнялись, два человека, тонущих в своем горе, не понимающих, как им жить дальше. Как вообще – жить?

Лагутин не понимал долго. А отец понял довольно быстро – всего-то через полгода женился на этой Полине.

В шестнадцать лет Лагутин остался один – ни матери, ни отца. Сирота. Да ничего, справился. Всему научился – точнее, жизнь научила. Но как же было тоскливо! И еще – страшно.

Как это вообще могло быть, по-прежнему недоумевал он. Еще вчера, ну хорошо, не вчера, а полгода назад, была семья. Семья из трех человек. А сейчас? Мамы нет. Да и отца, собственно, нет. И он, Леша Лагутин, остался один на всем белом свете.

Страница 2