При исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски - стр. 32
Струмилин работал радостно и споро. Он сделался мокрым, плечи болели хорошей усталостью, а дыхание очистилось от папиросного перекура и стало чистым и глубоким.
«Надо обязательно физически работать, – думал он, – без физической работы человек гибнет лет на тридцать раньше, чем положено. Обязательно начну что-нибудь копать…»
Вдруг Струмилин, слабо охнув, опустил руки с ломиком и замер.
– Что, ушиблись? – спросил Аветисян.
– Нет, – тихо ответил Струмилин и почувствовал, что сильно бледнеет, – немного совсем. Чуть-чуть…
Он не ударился. Просто в сердце вошла боль, острая и неожиданная. Так у него было три раза. Он пугался этой неожиданной и страшной боли, но она довольно быстро проходила, а потом оставалась слабость, как после бессонницы.
«Черт возьми, неужели же это настоящее что-нибудь? – думал Струмилин, опускаясь на лед. – Неужели это настоящая болезнь сердца?» Но прошло несколько минут, и Струмилину показалось, что боль прошла совсем. Он положил под язык таблетку валидола и улыбнулся.
«Нет, ерунда, – решил он, – просто, наверное, устал. Поедем к морю с Жекой, и все пройдет. Это уж точно…»
Никто, кроме Аветисяна, ничего не заметил, потому что и Пьянкову, и Броку, и Богачеву не было еще тридцати. И хотя дяде Феде было за семьдесят, он не знал, в какой стороне груди бьется сердце, потому что всю свою жизнь он занимался только одним: ловил рыбу.
4
– Кто хочет пойти в баню? – спросил Аветисян.
– А где? – удивился Пьянков. – День-то сегодня не банный.
– Ориентировка на местности, милый…
– Где баню сориентировал?
– В подвале электростанции. Вполне приличное помещение.
– Крыс нет?
– Есть, но они сытые и на такого тощего, как ты, не польстятся.
– Тогда я за баню, – сказал Брок и стал доставать из портфеля чистое белье и мыло.
В подвале электростанции было темно и холодно. Летчики шли друг за другом, натыкаясь на какие-то трубы, куски металла и ободья от бочек. Они сдержанно чертыхались. Аветисян пробирался первым и все время приговаривал:
– Ничего, ничего, скоро мы выйдем на цель.
«На цель» они вышли не скоро: Аветисян забыл короткий путь, фонарика они с собой не взяли, светить могли только спичками и поэтому чем дольше шли, тем яростней чертыхались.
– Сейчас, сейчас, – успокаивал Аветисян, – последний отрезок остался.
Когда они пришли в помещение, которое так расхваливал Аветисян, Струмилин присвистнул и сказал:
– Нет, дорогие мои, я в этом спектакле не участвую.
Помещение было темное и грязное. Горячую воду надо было брать из котлов, которые все время глухо урчали и, казалось, должны были с минуты на минуту взорваться. Холодная вода, которой следовало разбавлять кипяток, почему-то из бака не шла.