Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая. Россия. Наши дни. III - стр. 69
Понедельник начался как обычно. Гриша уже втягивался в распорядок дня, чего нельзя было сказать о Саше Ткаченко. Для него утренний подъем в начале седьмого был тяжелейшим испытанием. Иваныч даже предположил, что на свободе наш Александр раньше двенадцати и не просыпался, поэтому сейчас так страдает.
На утренней проверке, кроме привычных дежурных по этажу, присутствовал незнакомый Грише майор, который с большим интересом изучал новеньких. Молодой парень лет тридцати со светлыми волосами и голубыми глазами был одет в синюю пиксельную офицерскую форму, выгодно отличающуюся от темных мундиров фсиновцев. Высокий, стройный и с очень приятной улыбкой на симпатичном лице, он притягивал к себе внимание и вызывал положительные эмоции. К таким людям хочется подойти, познакомиться и даже завести дружбу.
– Это наш опер Володя Клименко, – объяснил появление незнакомца Валера, когда сокамерники зашли обратно в хату. – Он курирует несколько камер на БС, в том числе и нашу. Вы обязаны ему распределением в Большой спец, а не в общую камеру. Он очень хороший парень, и с ним всегда можно договориться. Мы через него затаскиваем запрещенные продукты, лекарства. С его разрешения, как понимаешь, негласного, у нас есть сотовый телефон и многое другое. И самое главное – от него зависит, на какую зону отправлять после суда. А это очень важный фактор! Есть зоны, на которых УДО58 есть, а есть такие, что тебя ни за какие коврижки не выпустят раньше срока. Поэтому с Володей надо дружить! Что мы с Иванычем и делаем.
– Что значит «дружить»? – спросил, как бы между делом Саша.
– В тюрьме дружба между зэком и опером может быть только в трех случаях, – решил ответить за Валеру Иваныч. – Во-первых, за информацию: если ты грамотно стучишь и пока полезен. Во-вторых, за деньги: пока ты платишь, ты ему интересен. И, в-третьих, как в истории с Сашей Емельяненко, из-за страха. Не дай Бог, сделаешь ему что-то не так – он освободится и убьет на хрен одним ударом.
– Мы дружим, как вы понимаете, за бабло, – продолжил мысль Чурбанов. – Иваныч заплатил за свой перевод с воровского продола в эту камеру миллион триста, я – за то, чтобы здесь остаться и жить по-человечески, лимон двести. С вас Володя возьмет по миллиону, как с оптовых клиентов. В эту сумму будет включено все: и быт, и связь, и минимальное количество проверок и шмонов, отсутствие взысканий и бесед, последующее распределение в черную зону.
– Что такое взыскания и беседы? – вклинился в разговор Гриша.
– Это замечания, которые тебе записывают в личное дело, – продолжил ликбез Иваныч. – Наличие этих замечаний не позволит тебе уйти с зоны по УДО. Вот простой пример: как вы уже успели прочитать в памятке на стене у дальняка, находиться в кровати – лежать или сидеть – можно только от отбоя до подъема. А мы с вами валяемся круглые сутки. Да и как иначе? Мы вчетвером здесь разместились на двенадцати квадратных метрах! Так вот, частенько заглядывающий к нам через ресничку – это прорезь в двери для наблюдения за происходящим в камере – продольный имеет право выписать постановление о нарушении распорядка дня. А это нарушение может караться устной беседой, взысканием и даже ШИЗО