Преступный человек (сборник) - стр. 184
Действительно, эпилептики и истерики благодаря их импульсивности, тщеславию, религиозности, частым и ярким галлюцинациям, повышенному ощущению собственной личности, периодической гениальности легко делаются религиозными и политическими новаторами.
Например, Модели пишет: «Не подлежит никакому сомнению, что Мухаммед имел свое первое откровение, или видение, во время эпилептического припадка; в этом сомневаются разве только правоверные; и, или желая обмануть других, или действительно обманувшись сам, он воспользовался своей болезнью для того, чтобы выдать себя за посланника неба».
В «Преступном человеке» я описываю следующий случай. Некто Р. Е., недоношенный, мошенник, эпилептик и сумасшедший, говорит следующее: «Я могу с полной уверенностью утверждать, что никогда не носил в себе честолюбивых замыслов управлять государствами; но если бы плебисцит сделал меня министром, я прежде всего занялся бы реформой судебного законодательства и судебного сословия».
В моей книге «Гениальность и помешательство» я описал одно лицо, страдавшее эпилепсией, мошенника, убившего свою жену, насильника и вымогателя, который был в то же время поэтом, не лишенным дарования, и проповедовал новую религию. Первым обрядом этой религии было изнасилование, которое он и пробовал применить на практике посреди улицы между двумя эпилептическими припадками.
Другой эпилептик, вор, хотел организовать экспедицию в Новую Гвинею, чтобы отыскать там незаселенный остров, доходы с которого можно было бы употребить на поддержку Коккапиллера; в 47 лет он становится депутатом и стремится обновить все законы и ввести всеобщее избирательное право.
В романе Э. Золя «Жерминаль» Лантье происходит от родителей – алкоголиков и дегенератов; этим объясняется его способность пьянеть от третьей рюмки и его жажда убийства, которую он удовлетворяет путем социальной мести. Во время опьянения он испытывает страстное желание съесть человека.
Вот еще лучшее доказательство эпилепсии у политических преступников. Когда одного юношу, осужденного за бродяжничество и безделье, с покатым лбом и почти отсутствующим осязанием, спросили, интересуется ли он политикой, он ответил смущенно: «Не говорите со мной об этом, это мое несчастье; когда мне за работой приходят в голову реформы и я начинаю поверять их товарищам, постепенно у меня начинает кружиться голова, темнеет в глазах, и я падаю на землю». И он тут же изложил проект реформ из доисторического периода: уничтожение денег, школ, отмена одежды, непосредственная мена продуктов труда одного на продукты труда другого и т. п. В подобных ученых трудах он проводил всю свою жизнь; это был субъект, одержимый настоящей политической эпилепсией. Убеждения и воля у него не отсутствовали, только гениальности ему не хватало. Живя с такими данными в более подходящую эпоху и среди подходящего народа, он стал бы реформатором, которого никто не заподозрил бы ни в преступности, ни в эпилепсии