Пресс-центр - стр. 56
Он искал и нашел в старых документах дело Чарлза Уилсона, министра обороны в кабинете Эйзенхауэра. Именно он, доверенный человек группы Моргана, один из блистательных президентов «Дженерал моторс», резко сломал свой прежний курс, выступил за ограничение гонки вооружений, обвинил в политической слепоте своих коллег по правительству, а затем подал в отставку.
Подоплека неожиданной смены ориентиров стала понятной значительно позже – это была одна из форм скрытой драки за власть в Вашингтоне между империями Морганов и Рокфеллеров. Если человек Моргана настаивает на необходимости «мирных переговоров» с русскими, на развитии с ними добрых отношений, на прекращении военного психоза, значит, по логике вещей, именно Морганы лучше всего чувствуют настроение народа, значит, им и надлежит получить ключевые позиции в администрации; ничто «просто так» за океаном не делается, за всем, коли поискать, сокрыт глубокий и тайный смысл.
Степанов нашел документы и об одном из лидеров республиканцев Гарольде Стассене. Связанный с тем же Морганом, именно он, Стассен, начал в свое время громкую кампанию против братьев Даллес – государственного секретаря Джона и директора ЦРУ Аллена. В подоплеке этого скандала, в который были втянуты крупнейшие политики и журналисты, была та же схватка Морганов с Рокфеллерами.
Но это драка на Уолл-стрит. А существует глубинное могучее противоборство банкиров Юга и Среднего Запада против твердынь банковского Нью-Йорка. Группа Джанини требует поворота Вашингтона к Латинской Америке за счет западноевропейской активности. Отчего? Видимо, банки Юга и Среднего Запада не успели закрепиться в Западной Европе, им необходим новый рынок, Латинская Америка и Азия, они хотят получить свой профит, они готовы к сражению против «старых монстров» с Уолл-стрит, которые захватили все, что можно было захватить, и в этой их борьбе со старцами заручились поддержкой и генерала Макартура, и могучего сенатора Тафта.
«Дигона выталкивают на первый план, – подумал Степанов, – именно так; слишком уж выставляют напоказ. Кому это выгодно? Поди найди; не найдешь, старина, такое становится ясным после того лишь, как закончено дело, когда оно стало историей».
Степанов отчего-то вспомнил, как Гёте объяснял пейзажи Рубенса. Его собеседники верили, что такая красота может быть написана только с натуры, а великий немец посмеивался и пожимал плечами; такие законченные картины, возражал он, в природе не встречаются, все это плод воображения художника. Рубенс обладал феноменальной памятью, он природу носил в себе, и любая ее подробность была к услугам его кисти, только потому и возникла эта правдивость деталей и целого; нынешним художникам недостает поэтического чувствования мира…