Прерия - стр. 19

– Так ты умеешь стрелять? – спросил траппер, и скрытый огонь замерцал в его глазах. – Твердая у тебя рука и верный глаз?

– Рука как стальной капкан, а глаз быстрее дроби. Хотел бы я, чтобы сейчас был жаркий день, дедушка, и над нашими головами тянулся к югу косяк-другой черноперых уток или здешних белых лебедей, а ты или Эллен облюбовали бы самого красивого в стае – и ставлю свою добрую славу против рога с порохом, что через пять минут птица повисла бы вниз головой, да не иначе как с первой же пули. Дробовик я не признаю! Никто не скажет, что видел меня с дробовиком в руках!

– Парень хороший! Сразу видно по повадке, – одобрительно молвил траппер, обратившись к Эллен и как бы желая ее подбодрить. – Не побоюсь сказать: можешь и дальше встречаться с ним – худа не будет. Скажи-ка мне, малый: а случалось тебе всадить пулю между рогов скачущему оленю?.. Гектор! Тихо, песик, тихо! У собаки при одном упоминании дичины разгорается кровь. Случалось тебе уложить таким манером оленя на полном скаку?

– Ты еще спросил бы: «Едал ли ты в жизни мясо?» Я иначе и не бью оленя, старик, разве что подберусь к нему спящему.

– Да, да, у тебя впереди долгая и счастливая жизнь – и честная! Я стар и, кажется, могу добавить – одряхлел и проку от меня никакого, но, если бы дано мне было наново избрать для себя возраст и место – как то никогда не бывало во власти человека и быть не должно, но все же, когда бы дали мне такое в дар, – я назвал бы: двадцать лет и лесные дебри. Но скажи мне: куда ты сбываешь меха?

– Меха? Да я в жизни своей не убил оленя ради шкуры, ни гуся ради пера! Я их при случае стреляю на еду или чтоб рука не потеряла сноровку; но, когда голод утолен, остальное получают волки прерии. Нет, нет, я держусь своего промысла: им я зарабатываю больше, чем дали бы мне все меха, сколько бы я их ни сбыл по ту сторону Большой реки.

Старик призадумался и, покачав головой, продолжал:

– По здешним местам я знаю только одно прибыльное занятие…

Но дав ему договорить, юноша поднос к глазам собеседника висевшую у него на шее жестяную фляжку. Затем отвинтил крышку, и нежный запах чудеснейшего цветочного меда защекотал ноздри траппера.

– Значит, бортник! – заметил тот с живостью, показавшей, что этот промысел ему знаком. – Поглядеть— горячий человек, а вот же избрал для себя такое мирное занятие!.. Да, – продолжал он, – за мед в пограничных поселениях платят хорошо, но здесь, в степных краях, это, сказал бы я, сомнительное дело.

– Скажешь, нет деревьев, негде пчелам роиться? Но я что знаю, то знаю; вот и подался миль на полтысячи подальше на запад, чем другие, – за добрым медом! А теперь, когда я удовлетворил твое любопытство, старик, отойди-ка ты в сторону, покуда я скажу, что хотел, этой девице.