Прекрасный мир, где же ты - стр. 37

. Но что, если проблема не породит решения? Что, если мы ждем невозможного и все эти люди страдают, не имея никаких рычагов прекратить собственные страдания? А мы, у кого эти рычаги есть, отказываемся действовать, потому что всякого, кто что-то делает, критикуют. Ладно, это все прекрасно, но сделала ли хоть что-то я? В свое оправдание скажу, что я очень устала и стоящих идей у меня нет. На самом деле вот что со мной не так: я злюсь на всех за то, что у них нет ответов, хотя у меня самой их тоже нет. Кто я вообще такая, чтобы требовать смирения и широты взглядов от других? Что я дала миру, чтобы столько требовать взамен? Я могла бы превратиться в кучку пыли, мир бы и не заметил, так и должно быть.

Как бы там ни было, у меня новая теория. Хочешь послушать? Пропусти этот абзац, если нет. Теория такая: люди утеряли инстинкт красоты в 1976-м, когда пластик заполонил мир. Если посмотришь на уличные фотографии до и после 1976-го, сама увидишь разницу. Я знаю, есть веские причины со скепсисом смотреть на ностальгию по эстетике, но факт остается фактом: до 1970-х люди носили практичную одежду из шерсти и хлопка, разливали напитки в стеклянные бутылки, заворачивали еду в бумагу и обставляли дома надежной деревянной мебелью. Теперь большинство объектов в нашей визуальной среде сделаны из пластика, самого уродливого вещества на Земле, материала, который невозможно перекрасить, но который сам неподражаемо уродливо окрашивает то, что с ним соприкасается. Единственное, в чем я полностью поддержала бы правительство (а таких вещей не очень много), – это запрет на производство всех видов пластика, за исключением тех, что необходимы для спасения жизней. Как тебе такое?

Я не понимаю, почему ты так стесняешься этого своего Феликса. Кто он такой? Ты с ним спишь? Не обязательно рассказывать мне, если не хочешь. Саймон мне теперь ничего не рассказывает. Он, как выяснилось, уже месяца два встречается с девицей двадцати трех лет, а я ее еще даже ни разу не видела. Нечего и говорить, что стоит мне подумать о том, как Саймон – которому уже было двадцать, взрослый парень, когда мне исполнилось всего пятнадцать, – спит с женщиной на шесть лет младше меня, как тут же хочется сигануть в могилу. И всякий раз не с каким-нибудь уродливым синим чулком с мышиными волосами и оригинальным мнением о Пьере Бурдьё, а с инстаграмной моделькой, у которой тысяч семнадцать подписчиков, и бьюти-бренды бесплатно присылают ей косметику. Элис, я ненавижу притворяться, будто самомнение привлекательных юных женщин не вгоняет в тоску и не обескураживает. Мое гораздо хуже. Не хочу драматизировать, но, если эта девушка залетит от Саймона, я выйду в окно. Представить только – мне придется любезничать с какой-то случайной телкой до конца жизни просто потому, что она мать его ребенка. Я тебе говорила, что мы с ним ходили на свидание в феврале? Не то чтобы он на самом деле рвался куда-то со мной сходить, – думаю, он просто пытался повысить мне самооценку. Правда, у нас тут был очень забавный телефонный разговор прошлой ночью… Так, возвращаюсь к теме: сколько лет Феликсу? Он старый мистик, который пишет тебе стихи про космос? Или провинциальный чемпион по плаванию девятнадцати лет с ослепительной улыбкой?