Предсказание – End - стр. 41
Мещерский опустил глаза. Лицо Фомы… какое оно у него сейчас… Зачем же он приехал, раз так ненавидит все это? Кто позвал его сюда и зачем? Для каких непоправимых дел, для каких бед?
Предчувствие неминуемой близкой катастрофы сжало сердце. Мещерский почувствовал, что здесь, в этом ресторане сонной провинциальной гостиницы, над этой ухой с расстегаем и жарким по-купечески, ему нечем дышать. Он поднялся из-за стола.
Окна ресторана, выходящие на площадь, обрамленные бархатными красными шторами, чисто вымытые, но словно подернутые паутиной.
Он ринулся прочь, на воздух – от Фомы ли, от этого жаркого по-купечески, от удивленных взглядов официантов, от изъеденных молью охотничьих чучел, от всей этой паутины – невидимой, но такой плотной, липкой, такой душной.
Но на улице легче не стало. Перед ним расстилалась площадь, а за нею улицы и переулки, весь город. Дома – приземистые, вросшие в землю каменными подвалами, деревянные фасады с резными наличниками, бревна, потемневшие от бесчисленных дождей и снегов, пузатые колонны и белые гипсовые львы бывшего благородного собрания – исполкома – мэрии, вышка пожарной части, стены древних монастырей, разоренных и отстроенных заново. Купола, купола – с новенькими, покрытыми сусальным золотом крестами и голые, без крестов, а еще корявые, гнутые ветрами, изуродованные стужей старые ветлы на берегу – прибежище вороньих косматых гнезд; покосившиеся полусгнившие заводские бараки со сломанными загаженными палисадниками; кирпичные девятиэтажки, торчащие из городского, иссеченного шрамами времени тела, точно каменные зубья-утесы. Заросшие лопухами кривые тупики и проулки, глухие высокие заборы, скрывающие новострой последних лет – кирпичный монолит с медными крышами, саунами и подземными гаражами, кинотеатр с огромным плакатом «Девятой роты» по фасаду, салон красоты «Кассиопея» с его цветущими геранями на окнах, так похожими в обманчивом закатном свете на аляповатые мазки то ли алой краски, то ли запекшейся крови. Все это были словно декорации к какому-то фильму со странным, не совсем еще пока понятным началом и ужасным – УЖАСНЫМ, в этом уже у ошеломленного, растерянного, испуганного Сергея Мещерского не было никакого сомнения – концом. И на всем этом, словно дымка, лежала липкая плотная завеса – невидимая паутина.
Паутина… Здесь, в этом онемевшем заторможенном тихогородском царстве, все было ею опутано, подернуто, оплетено. И только, может быть, там, на берегу у Большой воды, на воле…
Но туда было не добраться, не вырваться. Того, кто хотел, кто попытался бы вырваться из паутины, стерегли и поджидали. Дрогнувшая кружевная занавеска в окне с резными наличниками напротив. Тень за углом. Пятно на потрескавшемся городском асфальте. Шум в ушах. Звон треснувшего колокола на фисташковой свече-колокольне. Вой собаки – где-то там, за домами, далеко и одновременно близко, почти совсем рядом…