Предатель. Сломанные лозы - стр. 49
– Да, кстати, – Роджер втянул ароматы, как скаковая лошадь втягивает воздух в легкие перед броском из старт-машины: шумно, едва ли не похрюкивая. – Ходили слухи, что в этой школе незаконнорожденных младенцев отправляли прямиком в печь. Чтобы не заморачиваться с оформлением документов.
После этого аппетит у Альберта пропал окончательно.
…Они просидели на кухне почти до рассвета.
Альберт раз за разом вспоминал, как его пальцы смыкались на холодном черепе неизвестного ребёнка — аппийского ребёнка! — и не мог не думать о своих маленьких племянниках, и о дочках дяди Фрэнка, и о десятках других детей: родни, соседей, которых знал, держал на руках, угощал сладостями и катал на спине. В Аппайях не было чужих детей и стариков. В Аппайях никогда не было чужих людей. Все они были людьми одного народа.
Ещё один вопрос не давал ему покоя: сколько же было таких школ? Сколько детей пропало без вести, терпело издевательство и насилие? Сколько выросло с этим ужасом внутри и молчало до сих пор?
— Знаешь легенду о Святой Анне? — спросил Роджер. Они уже порядком выпили и Альберт опустил голову на сложенные руки. Нет, он не знал никаких легенд, он вообще не верил ни в Бога, ни в святых.
— Организация… ну, под патронажем которой этот интернат находился, так и называется: “Святая Анна”, — продолжил Роджер. Он тоже боролся со сном и икотой, язык его заплетался, а глаза неподвижно смотрели в окно, и видел он в кромешной тьме что-то своё. — А легенда красивая… Её сварили живьём в масле.
— Кого? — Альберт уже плохо соображал, потерял нить разговора, но после этой фразы с трудом поднял голову и посмотрел на Роджера с ужасом.
— Анну эту.
– Как это – живьём? За что?
Но мысли у Роджера уже путались, да и Альберт был не в лучшем состоянии. Последнее, что он понял из бессвязного рассказа Роджера, это то, что святую Анну до сих пор в некоторых провинциях считают покровительницей северных морей. Роджер ещё продолжал бубнить что-то, но сознание Альберта уже мутилось. Он не заметил, как уснул прямо за столом.
Уже в Оресте, рискуя опоздать с ланча и вызвать гнев Джулиуса, Альберт заскочил в государственный архив. Там с ним никто не пожелал разговаривать — у работников архива и без него хватало забот.
— Какие школы-интернаты? — человек за стойкой выглядел раздражённым. — По ним нет никаких данных. А если и есть, у вас нет разрешения на запрос этой информации. Вы из Министерства образования? Нет? Ну и идите, идите отсюда.
Получив в очередной раз от ворот поворот, Альберт почувствовал к себе отвращение. Раздражало не только то, что он задавал вопросы, на которые никто не хотел отвечать. Отчего-то его никто не принимал всерьёз. Вот он, Альберт Лаккара, двадцати пяти лет отроду, и он будто человек-невидимка. Каждое его слово падает в пустоту, каждое движение остаётся незамеченным.