Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается - стр. 23

Мне также было известно, что сексуальное насилие лишает неокрепшую личность чувства независимости. Границы индивидуальности размываются, и человек уже не чувствует себя вправе предъявлять претензии к своей психической или телесной сохранности. По этой причине нередко дети, пережившие насилие, становятся неразборчивыми в связях в подростковом возрасте. Насилие посылает юной душе сигнал, который звучит так: «Все, что вы можете предложить, – это свою сексуальность, и у вас нет права ее сдерживать». Мальчики, мальчики, мальчики.

Потом приходит чувство вины. Кажется парадоксальным, что ребенок испытывает чувство вины, будучи жертвой насилия со стороны взрослого, которому невозможно было дать отпор. Но дети, как я узнала, по самой своей природе не способны порицать взрослых. Они обязаны верить, что взрослым, от которых зависят их жизнь и воспитание, можно доверять. Вместо этого ребенка охватывает и мучает чувство вины, часто не отпускающее всю жизнь, он становится угрюмым и подвержен приступам беспредметной тревоги и депрессии, способной передаваться по наследству.

Задолго до того, как я прочитала историю своей матери о насилии над ней, я узнала, что чувство вины и стыда, чувство, что тебе никогда не оправдать надежд, чувство ненависти к своему телу может омрачить всю жизнь. Эти эмоции могут переходить из поколения в поколение, передаваясь на клеточном уровне дочерям и даже внучкам. Вот чем отчасти объясняется мое сложное отношение к своему телу: страх не оправдать надежд!

После того как я прочитала историю матери в отпечатанном виде, с карандашными пометками на полях, сделанными ее мелким почерком, меня наполнили грусть и сострадание к ней, а также благодарность за то, что пятьдесят лет спустя рассказ о ее жизни дал мне возможность простить ее – и себя. И вновь захлестнуло осознание того, что ее отстраненность, ее самоубийство не имели ко мне ни малейшего отношения. Я не должна чувствовать себя виноватой. Это было для меня серьезным уроком: я поняла, что у людей – своя жизнь и свои проблемы, о которых ты ничего не знаешь; то, как они себя ведут, зависит не только от тебя!

Переговорив с друзьями семьи и родственниками, я обнаружила, что моя мать, которую я помнила как нервную, хрупкую, асексуальную жертву, ее ровесники считали «кремнем», человеком, на которого они могли положиться в случае необходимости, кумиром; им она видилась утонченной, сексуальной, восторженной женщиной, к которой мужчин влекло, «как мотыльков на огонь». Мне понадобилось немало времени, чтобы заместить патологический вариант образа матери, гены которой я унаследовала, но отторгала в течение шести десятков лет, ее новым ярким образом. Может быть, она и не была хорошей матерью, в которой так нуждались мы с братом, но у нее было много другого – волшебного, талантливого и достойного любви. Я наконец смогла разглядеть в ней более цельную личность. Это была именно та мать, которую мне хотелось иметь; обладание ею означало, что рухнула та отвергающая любовь преграда, которую я против нее воздвигла. Я ощутила новую легкость бытия и поняла, что наконец примирилась сама с собой.