Православные праздники в рассказах любимых писателей - стр. 40

– Ай, кто это! – пискнул Простак. – Изыди!

Загремело железо. Послышался глухой удар, и снова всё стихло.

– Это чекистский подсадок?

Вопрос, видимо, адресовался мне. Значит, ночной гость пребывал в уверенности, что в камере присутствует кто-то ещё кроме оглушённого им человека. По тому, как он не вошёл, но впрыгнул в камеру, подобно уходящему от преследования косому, я понял, что это точно не часовой. Да и полагающегося оружия при нём не было, а ведь стоящему на посту часовому непременно полагается винтовка с примкнутым штыком, который непременно сверкнёт хоть одной из своих граней даже в самом непроглядном мраке.

– Кто здесь?

– А вы-то кто?

Взаимные, одновременно прозвучавшие вопросы, возможно, заданные слишком громко, открытыми голосами, пробудили в недрах спящего дома тихую возню. Услышав её, пришелец, прежде чем обратиться ко мне со следующим вопросом, осторожно притворил дверь.

– Иван, это ты? – спросил он.

– Я действительно Иван, – откликнулся я. – Но тот ли я Иван, который вам нужен, – вот в чём вопрос!

– Вольноопределяющийся Русальский?

Вольноопределяющийся! Именно этим я являлся в течение всей Великой войны, вплоть до самого дезертирства.

– Я действительно Русальский! А вы?..

– Бергер.

– Юрка!..

Я кинулся к пришедшему, как кидается цепной пёс к наполненной хозяйской рукой миске.

– Тихо!.. А ты всё так же любишь обниматься. Горячий. И даже кандалы на тебе тёплые. Ещё немного – и расплавятся.

– Кандалы обещали снять. Местный начальник Чека вечером приходил. Обещал, если… Постой! У меня ещё остались две картошки. Если ты голоден…

Я готов был разделить с ним свою вечернюю добычу, но Юрий наотрез отказался и даже довольно грубо оттолкнул мою щедрую руку. Тогда я накинулся на пищу сам и опомнился, лишь проглотив последнюю толику пресной, с привкусом дыма пищи.

– Что с тобой? – спросил Бергер. – Ты здоров? Действительно кандалы… Я вижу, ты ужасно голоден и поминаешь об обещаниях чекистов…

– Видишь ли, некто Матсон полагает во мне ценный для революционного дела ресурс. Не ведаю почему, но они решили, будто я офицер Генерального штаба. Возможно, это заблуждение явилось следствием манеры Булак-Балаховича награждать своих присных пышными и не вполне заслуженными чинами.

– Ты служил у Балаховича?

– Был грех…

– В каком же чине?

– Подполковник.

Я усмехнулся. Юрий крякнул, фыркнул, закашлялся, и тут я понял, что он всё тот же, прежний.

Нас разделяла лишь темнота – узенький кусочек пространства и больше ничего. Безвозвратно сгинувшая молодость, огромные, заполненные войной пространства России и Восточной Европы, всё исчезло. Только маленький кусочек темноты разделял нас с Юркой. Надолго ли?