Православие. Честный разговор - стр. 12
Однажды решил посмотреть на богослужение в одной протестантской общине. Впечатление – как от провинциального вокзального ресторана. Такие же мотивы (вплоть до прямых заимствований), такие же «лабухи» (гитара – бас – синтезатор – ударные), и, увы, попадаются такие же лица. Много «прохожан» – тех, кто вряд ли надолго в общине задержится. Скороспелые сообщества, основанные западными миссионерами, быстро увядают. Многие из них уж исчезли, многие переживают серьезный кризис. Реальный рост российского протестантизма «второго поколения» можно будет оценить лет через десять. Но протестанты «традиционные» – те, чьи общины пережили советское время, – бесспорно, сохранятся и должны быть интегрированы в нашу общехристианскую жизнь.
Когда кардинал Каспер назвал унию мостом между Востоком и Западом, я неожиданно заметил, что он подкинул мне прекрасный образ, над которым стоит поразмышлять. Сначала этот мост был понтонной переправой наступающей армии – польских колонизаторов Украины. Потом его, конечно, пару раз взрывали, и не всегда в рамках правил ведения войны. Сейчас это сооружение заново отстроено – и заминировано. Ни с Востока на Запад, ни с Запада на Восток идти по нему не рекомендуется – все кончится взрывом. Неплохо бы табличку поставить: «Осторожно, мины! Проверено четырьмя веками».
Пожилой католический священник восточного обряда из Австралии посетил работающих в России польских монахинь, которые насаждали среди молодежи незамысловатую, слащавосентиментальную традицию – сердечки, песенки, открыточки… Рассказывают, что, вернувшись, он сказал: «Такие миссионеры попусту тратят время. Все это смоет прибоем.
В России другое отношение к Богу».
Действительно, многие католические миссионеры, подчас приехавшие со вполне искренним энтузиазмом, просто не поняли, куда попали. Однажды я ехал из аэропорта Фьюмичино на поезде в Рим. Ко мне подсели католические монахини. Я был в светской одежде, но священника опытным глазом нетрудно разглядеть… Разговорились. Мои собеседницы, как выяснилось, работали в одном из наших областных центров. Три польки, одна француженка. Увлеченно рассказывали, как просвещают русскую молодежь. Какие делают успехи, тем более что с местными властями «можно договориться» на почве гуманитарной помощи, а Православная Церковь – она же почти мертвая… Спросили, чем я занимаюсь. Ответил: «Я православный священник из Москвы». Сестрички потупились, углубились в молитву. На следующей же остановке пробормотали «до свиданья» и выскочили из поезда.
В 1998 году, во время ассамблеи Всемирного совета церквей в Хараре, мне пришлось критически выступить на тему радикального феминизма. Сказал о негативном отношении Православия к женскому священству, а особо остановился на употреблении «инклюзивного языка» в упоминании Бога – это когда Его дерзают называть то «Она», то «Оно», но только не «Он», поскольку либеральным протестантам это кажется проявлением «мужского шовинизма». Назвал эту практику тем, чем она видится любому нормальному православному христианину, – кощунством. При произнесении этого слова две с половиной тысячи участников ассамблеи синхронно ахнули. Потом одна из делегаток сказала в интервью, что никогда не слышала такой «антиэкуменической» речи. Слава Богу, что услышала, даже если ожесточилась. Быть может, когда-нибудь вспомнит. Или, по крайней мере, задумается над тем, что для кого-то в этом мире вера есть нечто большее, чем приятные эмоции или абстрактная гуманность.