Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - стр. 4
Итак, я пишу один, и единственная моя цель – объяснить, как и почему Германия на двенадцать лет превратилась в позор рода человеческого…
Глава 1
Американский домик
Последний день августа 1922 года был душным и жарким, как и все предшествовавшие ему дни этого четвертого лета после окончания Великой войны[2]. Солнце с семи утра выжигало узкую долину реки Мозель между древним римским городом Трир и не менее древним и славным городом Кобленц.
Эта скалистая долина, поросшая лесом и виноградниками, была узкой. Воды в реке летом было мало, в некоторых местах ее можно было перейти вброд. В долине едва нашлось место для единственной железной дороги, а также для ухабистой грунтовой, с трудом следовавшей за изгибами русла. Еще несколько метров ровной земли, и тут как тут скала – серая, крошащаяся, острая.
И всюду, куда только достигал взгляд, виноградники. Лозы на самых маленьких клочках земли, порой в трех-четырех шагах от скалы, грозно нависавшей над долиной и серыми черепичными крышами деревенских домов. Там и тут через реку ходили паромы, перевозившие с одного берега на другой на своих старых досках повозки виноградарей, а при случае автомобиль богача или сельского доктора.
В этот последний августовский день 1922 года, в семь часов утра, я родился в одной из шестидесяти комнат замка Лизер, огромного уродливого строения, принадлежавшего моей бабке по материнской линии, баронессе фон Шорлемер.
Деревня Лизер находится почти на половине пути между Триром и Кобленцем, недалеко от маленького живописного городка Бернкастель. В те времена в ней было не более пятисот жителей, половина из которых жила на заработки, получаемые в огромном винодельческом хозяйстве моих деда и бабки. С тех пор ничего не изменилось.
Замок, большой и величественный, с огромными крышами, едва втиснулся на узкой полоске земли между рекой, дорогой и скалой. Его парк был скорее длинным, чем широким, а маленький поезд, проезжавший дважды в день в обоих направлениях, соединяя Бернкастель и главную линию Трир-Кобленц, издавал громкий неприятный шум, заполнявший комнаты, выходившие окнами на Мозель.
Сразу же за замком начинался виноградник – зеленый, густой, пышный. Как раз на него и выходила комната, в которой разрешилась – с помощью доктора Шмитта из Бернкастеля – моя мать. Поэтому мне приятно думать, что мой первый взгляд на этот низкий мир упал на виноградник. Вне всяких сомнений, из этого взгляда родились моя любовь к вину и симпатии к тем, кто его пьет.
Мое рождение не было желанным в семье. У моих родителей уже было четыре сына, и они очень хотели дочь. А вот нет! Пришлось довольствоваться пятым мальчиком и ждать еще три года, пока на свет появится их единственный отпрыск женского пола.