Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - стр. 10

Я заметил его в самый последний момент, потому что зарылся в сено. Он был черным или очень смуглым и смеялся над моим испугом, показывая огромные белые зубы. Солдат прошел, не тронув меня. Высунув голову, я увидел, что солдаты всюду, до самого горизонта. Они шли быстрым шагом, далеко один от другого, через наши поля. У них были длинные винтовки со штыками, французские каски с козырьком и форма небесно-голубого цвета. В руках они крутили какие-то странные предметы, издававшие неприятный звук. Позднее кто-то объяснил мне, что это были трещотки, имитирующие звук пулеметных очередей; очевидно, они не располагали пулеметами в достаточном количестве. Позже, за столом, я услышал, как отец сказал матери, что «они» со своими маневрами опять вытоптали целое поле пшеницы.

Это было мое первое соприкосновение с оккупацией, и я сохранил от него чувство страха и отвращения. Какие-то странные люди явились в нашу страну, чтобы вытаптывать наши поля и пугать детей. Люди, которые были не похожи на нас, одевались в нелепые длинные голубые шинели и разговаривали на совершенно непонятном смешном языке. Короче, люди, действительно пришедшие из другого мира. Между собой мы, несколько презрительно, называли их Franzmänner, словом, производным от Franzose (француз) и означавшим приблизительно «французики».

Разумеется, между оккупантами и оккупированными не было никаких признаков братания или даже какого бы то ни было сотрудничества. Я ни разу не видел, чтобы в дом пришел французский офицер. Мы делали все, чтобы избежать контактов с этими захватчиками, олицетворявшими собой несправедливое и ненавистное насилие. Мы были убеждены, что оккупанты сделают все, чтобы присоединить наш край к Франции. И мы были решительно настроены противопоставить им пассивное сопротивление.

На Пасху 1928 года моя прекрасная свободная жизнь закончилась. Пришлось идти в школу, как и всем.

Все мои братья уже учились в иезуитской коллегии в Бад-Годесберге на Рейне, и я видел их только во время каникул. Из друзей оставались только дочка фермера, Катринхен, и сын рантье, жившего поблизости от нашей фермы, Юпп, кто ежедневно, зимой и летом, пешком, а при случае на телеге, возившей на завод молоко, проделывал со мной двухкилометровый путь до города.