Право на силу - стр. 27
Вот, например, сидит у стены, покачиваясь, словно в трансе, молодая женщина. Пустой взгляд, растрепанные волосы, красные, распухшие от слез глаза. Дома, на поверхности, осталась трехлетняя дочь. Одна. Мужа нет – алкоголик, разошлись полтора года назад.
И женщина прекрасно понимает, что стало с дочерью. И – нет сил. Нет ни мыслей, ни чувств, одна только гулкая пустота в душе. Лечь – и умереть. И она не одна такая.
Вон, в углу – парнишка сидит, стонет. Рукой плечо окровавленное зажимает. Отлучился в вокзальный буфет за холодным лимонадом, оставил любимую девушку на скамейке в скверике – подожди, дорогая, я на пять минут, не больше… Когда Началось – затянуло его людской рекой в узкую горловину коридора и, протащив по каньонам подсобок, швырнуло в гулкое подземелье Убежища. И нет хода назад. Рванулся – а навстречу стволы…
Или вот бабка взад-вперед мечется. Отошла в туалет – и так же людским потоком затянуло. А на улице – внучек любимый с дочкой, так в Убежище и не успели. И бомбы уже упали, и взрывная волна прошла, а бабке все кажется, что там они, за дверью, живые-невредимые. Стоит только открыть, впустить… Плачет бабка, людей в сером умоляет, а те только пистолетами в лицо тычут и от дверей отталкивают…
И таких людей, потерявших в мгновение ока весь смысл своего существования, было не один, не два, а чуть не четверть. С ними приходилось работать отдельно, успокаивать, убеждать, уговаривать… Не всех смогли убедить жить дальше, далеко не всех. Но даже не это стало самой главной проблемой…
Самой главной проблемой стали те самые девять ППСников, прекрасно понимавших, что сила на стороне того, у кого есть оружие. Поначалу они не мешали – обособились в сторонке, больше наблюдая и приглядываясь, нежели участвуя в общественной жизни Убежища. Бывший сержант Николай Паутиков, а теперь просто Паук, лидер группировки, чувствовал в полковнике, принявшем в ту пору общее руководство над Убежищем, не безобидную шавку, а матерого волка и связываться с ним до поры до времени опасался. Поселились они в самом дальнем отсеке на первом уровне, возле склада с тушенкой. Тихо шмыгали по своим делам вдоль стен, всегда держали оружие в боевой готовности – слишком жива была в людской памяти картина закрывающихся гермодверей, отрезающих путь к спасению для несчастных, которые пытались попасть внутрь. На полицейских бросали косые взгляды, но не тревожили, обходили стороной, стараясь соблюдать негласный нейтралитет, и надеялись, что не будет зла и от них. Надеялись – и напрасно. И ведь предупреждал же полковник, что добром это не кончится. А ведь он, отлично знавший и понимавший все волчьи законы таких мужских коллективов, отлично разбиравшийся в их психологии, сам не раз обитавший в группах, подобных этой, отчетливо понимал, что может произойти.