Практика на Лысой горе - стр. 10

Вздохнув, я быстро пошел в столовую. Все же на голодный желудок лучше не вести предмет. На носу, точнее, на шестой паре у меня лекция у провидцев, а эти ребята могут любого довести до белого каления.

В столовой пахло свежей сдобой и голубцами. Буфетчица — Горпына Петровна Пацюк — дама зрелая, размеров из приятных стремящихся к дородным, в белом фартуке и накрахмаленном чепчике, что-то сосредоточенно вычеркивала из ведомости.

За столиком в углу сидела Сашка. Увидев меня, помахала ложкой, мол, иди сюда. Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, уселся рядом.

— Чего вид такой загнанный? — поинтересовалась она, не прекращая есть.

Я провел ладонями по лицу:

— Знаешь, после первого курса это неудивительно. Они мне чуть чучело не сожгли. Хотя тренировались вызывать дождь.

Сашка хихикнула:

— Майся-мучайся. Как я в свое время. Только мои, — она поморщилась, — до сих успокоиться не могут.

Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. О знакомстве мы больше не заговаривали и делали вид, что все идет так, как должно быть. И не было любовного зелья.

К нам приблизилась Пацюк, посмотрела на меня сверху вниз со страстным желанием накормить.

— Уж никак голодать решил? — прозвучало настолько грозно, что захотелось пригнуться.

— Нет, Горпына Петровна, что вы, — пробормотал я.

— Тогда чего мимо проходишь?!

— А он поздороваться, — нашлась Саша, с трудом сдерживая улыбку.

— Здороваться — потом, — отчеканила Пацюк, — питание куда важнее. Жди.

Я шутливо поднял руки, показывая, что сдаюсь. Она только покачала головой.

— Ох, молодежь, совсем о здоровье не думаете.

Продолжая бурчать под нос, буфетчица пошла к стойке.

Саша проводила ее внимательным взглядом. Потом облегченно выдохнула.

— Ты ей лучше не перечь — хуже будет. Я раз села на диету, так меня потом к ректору потащили, с визгами, что загнобили молодой кадр, и он теперь есть отказывается. Еле отбилась.

Упоминание о Вие заставило поморщиться.

— Не поминай, а то явится. Мне скоро к нему идти.

В темных глазах Саши заплескалось беспокойство.

— Что случилось?

— А черт его знает, — мрачно отозвался я и тут же смолк. А стоило ли упоминать Дидько?

На стол медленно опустилась глиняная пиала с глубоким бортиком, наполненная до самой красной каемочки варениками. Рядом с глухим стуком легла плошка со сметаной. Вареник вылетел из тарелки и, завертевшись, плюхнулся в сметану.

— Предпочитаю есть сам, — сообщил я, беря вилку. Вареник виновато повесил ушки и замер. Сашка молча взирала на эту картину.

— Однако, — пробормотала она с легкой ноткой обиды. — А меня не слушаются.