Позывной Леон 2 - стр. 2
– Кто ты?
Я не знал, что ответить. Я сам уже не был уверен в ответе.
– Почему ты всё ещё жив?
Хороший вопрос. Мне бы и самому хотелось знать.
– Что ты сделаешь, если окажешься на свободе?
Свободе? Было ли это ещё возможным?
– Твои мысли принадлежат тебе?
Что? Что за дерьмо он несёт?
– Как ты отличаешь сон от реальности?
Я открыл рот, но не смог выдавить ни слова.
– Если ты съешь самого себя, что останется последним?
– Какой вкус у страха?
– Если время здесь не движется, сколько ты уже здесь?
Я не знал, что сказать. Не знал, что думать. Я не знал уже ничего.
А голос продолжал. Спокойный. Уверенный.
– Если ты встретишь самого себя, убьёшь ли ты его, чтобы занять своё место?
– Что больше – бесконечность или боль?
Я трясся. Меня било. Я не понимал, что происходит.
– Если мир за пределами этой комнаты исчез, куда тебе идти?
– Когда ты в последний раз дышал?
Где-то в глубине что-то сломалось. Щелчок, как у костяшки пальцев, когда её выворачивают в другую сторону.
Я не ответил.
Я не мог.
Гряда странных вопросов повторялась раз за разом. Я не знал, что отвечать. Были ли они настоящими? Или мне всё это просто снилось? А могло ли мне вообще что-то сниться?
Может, всё это лишь бред воспалённого мозга, который барахтался в боли, как рыба, выброшенная на берег. Раз за разом голос звучал в пустоте, повторяя вопросы, каждый из которых был ещё более безумным, ещё более выматывающим.
Теперь это стало рутиной. Допрос. Затем нечто куда хуже. Я не знал, что именно они делали со мной. Оперировали? Вскрывали заживо? Разбирали по кускам, заглядывая внутрь, словно пытались найти что-то спрятанное под кожей? Я не видел. Я только чувствовал боль. Глаза были плотно завязаны чем-то грязным, пахнущим потом и кровью. Я корчился, дёргался, но меня держали крепко, и каждый раз, когда в тело вонзался новый инструмент, я лишь глухо вскрикивал.
Было ощущение, что они что-то искали. Искали и не могли найти.
Каждый день – если это вообще можно было назвать днями – начинался одинаково. Горькая жидкость, выжигавшая горло. Допрос. Потом эта чёртова «операция». А затем снова тьма. Я проваливался в неё, мечтая лишь об одном – о сне.
Если это вообще можно было назвать сном.
Но не смотря на все что здесь творилось они оставляли мне эту скудную радость – радость забвения, короткого облегчения, ухода в беспамятство.
Боль была, но теперь она не выкручивала меня наизнанку, не рвала тело в лихорадочном бреду. Она просто существовала – фоном, безликим и неизбежным. Я привык. После бесконечного количества повторений я начал просыпаться раньше, чем меня поднимали сапогом или тащили за волосы на очередной допрос.