Пожертвовать всем ради нее - стр. 16
Чтобы лишить кого-то речи, необязательно использовать дорогие магические игрушки: достаточно отрезать пленнику язык – и вот он уже ничего не может сказать. Быстро, просто, удобно, дешево.
Если подумать, с Илрианом обошлись вполне милосердно. Его язык все еще был на месте.
Зазвенела цепь. Это Илриан пытался добраться до миски с едой, которую надзиратель оставил у самой двери, потому что боялся углубиться в камеру.
Помимо ошейника на узнике были еще и кандалы. Его правая рука была свободна, а левую сковывал массивный железный браслет с чешуйками ржавчины. От него к стене тянулась цепь. Слишком короткая, она не давала заключенному приблизиться к решетке, просунуть руку между ее прутьями и схватить стражника или посетителя за горло. Еще одна мера предосторожности.
Напрягая все силы, Илриан мычал от напряжения. На шее вздулись вены. Плечо, вывернутое под неестественным углом, взорвалось болью. Не хватало одного сантиметра, чтобы подцепить пальцами край тарелки. Всего ничего, но это жалкое расстояние было не преодолеть. Почувствовав, что кость вот-вот выйдет из сустава, Илриан в ярости стукнул кулаком по полу.
На вонючие тюремные объедки, которые здесь называли ужином, ему было плевать. Он хотел заполучить глиняную миску.
Вчера еду принесли в железной посудине. И позавчера. И два дня назад. А этим вечером такая удача! Только идиот не воспользуется. Ему нужна эта миска!
Отдохнув, пленник вернулся к своему занятию.
Поглощенный этим делом, он забыл о голоде, о боли в сломанных ребрах, о топоре, торчащем из плахи, который мог видеть из окошка своей прежней камеры. Маленькое зарешеченное окошко под потолком выходило на главную городскую площадь, и до того, как Илриана перевели сюда, под землю, где окон не было никаких, даже самых крошечных, он наблюдал за казнями каждый день. То есть прекрасно представлял, что его ждет.
Оборотней и ведьм Подгорья сжигали на костре, пиратов вешали, ворам отрубали руки, а убийцам и эльфам – головы. Три судьи – костер, виселица и плаха. В честь них площадь и получила свое название.
Но лучше было думать об остром топоре в руках палача, чем вспоминать страх и отвращение в глазах истинной, то, как она отворачивалась от Илриана и искала защиты у другого мужчины.
«Алисия», – шепнул он в своих мыслях и со вздохом привалился к стене, осознав всю тщетность своих стараний.
Грязные лохмотья на нем были влажными от пота. Он весь взмок, пока тянулся к проклятой миске.
Где-то в коридоре за решеткой мерцал факел. Илриан не видел его самого —только неровный оранжевый свет огня, долетавший до его камеры.