Поздняя весна. Повести и рассказы - стр. 38
Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я поняла, что куча непонятно чего, о которую я запнулась на полном скаку, это, на самом деле, Яромир. Он решил подождать меня возле комнаты Милана, присел на пол, да, и заснул, положив голову руки, а их, в свою очередь, на согнутые колени. Как он потом рассказывал, ему показалось, что его, спящего, огрели сверху мешком непонятно за какие грехи.
Яромир вскочил на ноги, увлекая меня за собой, и, мы, сцепившиеся руками и бормоча извинения, потащились на свет, к лестнице.
Спустившись в гостиную, мы оба уже немного пришли в себя, и Збогар заявил, что хочет со мной поговорить. Самое время, конечно!
Я ему так и сказала, но Яромир утверждал, что дело не терпит никаких отлагательств и принялся извиняться за давешнюю шутку про монастырь. Нашёл что вспомнить! Лично я уже начала забывать её. Ярек напомнил мне своими извинениями, что я обещала Милану не шутить с ним больше на тему монастырей.
Очень не вовремя я дала это обещание, потому что после извинений Яромир принялся называть меня ангелом и говорить, что сам Бог меня им послал и ещё какую-то белиберду в этом духе. Меня так и тянуло спросить, а не самое ли место ангелу в монастыре? Какая жалость, что нельзя! Вот, смеху-то было бы!
Я оборвала поток красноречия спортсмена-антифеминиста заявлением о том, что он может не вставать больше этой ночью. Через час с небольшим я сама навещу Милана, а с завтрашнего дня установим дежурства.
Однако Яромир не согласился уступить мне сегодняшнюю ночь, ни под каким предлогом.
– Вы устали с дороги, Яничка! – Упорно твердил он. – Вдобавок, вы столько сделали за сегодня! Нет. Этой ночью я сам прослежу за Миланом.
Пришлось мне согласиться и взять на себя завтрашнюю ночь.
Ночь – это крайне интересное время суток. Вроде бы, темно, страшно, в голову лезет всякое. Тут бы поскорее заснуть или, по крайней мере, думать и говорить исключительно о чём-то светлом и добром, но, нет. Ночью всегда тянет на разговоры о чём-то страшном, о смерти, например. Видимо, поэтому я, после того, как мы с Яромиром установили график дежурств, спросила его, почему он решил, будто Милан может наложить на себя руки. Может быть, Милан обещал это сделать сгоряча? Или он много говорил о смерти, пока меня не было?
– Моя мать покончила с собой, – буднично сообщил Яромир. – Она повесилась ночью, ближе к утру. Перед этим её долго лечили в психоневрологической клинике, и лечение, вроде бы, дало результаты, а потом… Знаете, Яна, самоубийство – это самое ужасное, что есть в мире!
Я не могла не согласиться. Мне как фельдшеру «Скорой» приходится время от времени иметь дело с мёртвыми, но ни одна другая смерть не выглядит столь устрашающе, как самоубийство. Бедный Яромир! Пережить самоубийство самого близкого человека!.. Родной матери… Ужас!