Пой, даже если не знаешь слов - стр. 15

– Ты meisiekind. – Как будто быть девочкой – худшее, что с тобой может случиться. – Иди играй з другими девотшки.

– Я не хочу играть с девочками. Хочу с вами, хочу быть одним из мальчиков. – Я не стала упоминать, что его матушка запретила мне играть с его сестрой.

– Но ты же rooinek[14], – брызгая слюной, выплюнул Пит. Его тон ясно давал понять: быть из англичан даже похуже, чем быть девочкой.

Я знала, что африканеры ненавидят англичан из-за какой-то там Бурской войны, но не придавала этому большого значения. С тех пор как англичане и африканеры рвались убивать друг друга, прошло почти сто лет, и взаимная ненависть к 1976 году уже должна была бы поутихнуть, да вот, похоже, не поутихла.

Видимо, африканеры так и не смирились с поражением в войне, как не смирились с тем, что их женщины и дети оказались запертыми в первых в истории концлагерях, да еще во власти британцев. Если я что и усвоила в раннем детстве, то это что у африканеров хорошая память и они всерьез умеют затаить злобу.

– Уходи, пока я не кинул тебя этим камнем! – приказал Пит, поднимая очередной снаряд.

– Ты имеешь в виду, что хочешь кинуть камень в меня, а не зарядить мной камень и выстрелить из него.

Мальчишки вдруг разом потянулись к камням, и я поняла, что урок родной речи окончен. И бросилась бежать; пыль вздымалась вокруг, оседала на мне толстым слоем – уликой, которую обязательно надо будет смыть. Уже почти у дома, задыхаясь, сгорая от унижения, я вспомнила про Кэт. Меня чуть не линчевали – а она сидела тише воды. И что тут удивительного. Я ведь прозвала ее Трусишка Кэт.

Я подумала, не вернуться ли за ней, но сочла, что только выдам ее. Все с ней будет нормально. Никто лучше Кэт не умел обращаться в невидимку, если на нее нападала охота поиграть в прятки.

15 июня 1976 года

Питермарицбург, Южная Африка

– Сколько еще, мама? – Фелиса вздыхает и отворачивается от окошка, затуманенного ее дыханием.

Она напоминает мне Номсу, хотя пухлее, и на лице у нее выражение покорности, какого я никогда не видела у дочери. Может, из-за того, что они ровесницы, или же просто потому, что я могу думать лишь о дочери, любой пустой холст показывает мне мои воспоминания.

К девушке припал младенец, его голова покоится на подушке ее грудей, а ручки обнимают за шею – малыш висит на ней. Иногда он с неожиданной силой пинается, младенческие ножки бьют меня по животу, словно ребенок сражается со своими снами. Я завидую ему. Как бы мне хотелось уснуть. Как бы мне хотелось замедлить барабанные удары моего лихорадочно бьющегося сердца, усмирить дикий полет мыслей, которые мечутся кругами, словно летучие мыши в сумраке.