Повитель - стр. 41
– Что ты говоришь-то, Андрей! – вскрикнула Дуняшка. – Ведь тогда… Господи, еще услышит кто! – И она бросилась запирать дверь.
– А что? Если все сразу поднимутся, то оно, может, и хорошо будет, – проговорил Андрей, не то отвечая Дуняшке, не то рассуждая сам с собой. Он присел на краешек кровати. – Семенова вот нет, тот все растолковал бы нам. Может, погиб где…
Дуняшка, закрыв дверь, вернулась к Андрею. Тот встал с кровати, надел шинель.
– Ну, пойду я, Дуняша. Поздно уже. Как все-таки жила-то? Гришка Бородин как тут?
– Да что – жила… Гришка на коленях передо мной стоял, да я… День и ночь ведь о тебе думала.
Она подняла глаза, полные слез, и снова опустила их. Андрей крепко прижал к себе Дуняшку.
– Верю я, верю… Вижу, что думала. Потеплеет – свадьбу сыграем. Ладно?
– Ладно, – прошептала Дуняшка. – Столько ждала, а тут уж… чего уж…
– Нога к тому времени совсем подживет.
– Да хоть и без ноги бы… Андрюша!
– Тогда, может… Пойдем сейчас ко мне… Навсегда.
Горячее Дуняшкино тело вздрогнуло в его руках. Но едва Андрей пошевелился, она через силу оторвалась от него, закрыла пылающее лицо обеими руками:
– Нет, нет… Чтоб по-хорошему все, Андрюшенька… Как у людей.
Февраль 1917 года был морозным и вьюжным. Каждую ночь Локти заметало почти до труб. С высоты второго этажа своего дома Григорий любил смотреть утрами, как люди откапывают домишки от снега. «Старайтесь, – думал он с каким-то непонятным самому себе злорадством, – а к завтрашнему утру опять доверху замурует ваши лачуги».
– Слава те господи, хоть сенцо скотине до погоды вывезли, – чуть не каждое утро говорил старый Бородин, вставая с постели и выглядывая по привычке в окно. – Все дороги ить с верхом забутило, ни пройти, ни проехать.
А в конце месяца ударила неожиданно оттепель. Снег сразу осел, размяк, начал плавиться. Воздух сделался синеватым, прозрачным, остро и волнующе запахло хвоей. К полудню начиналась капель, а чуть позже – перезвон падающих сосулек.
Ночами, однако, по-прежнему подмораживало. Снег схватывало прочной ледяной коркой, и тогда по певучему насту можно было идти, даже ехать на лошади в любую сторону.
После долгого перерыва в Локти пришла наконец почта. Григорий, проходя утром по улице, видел, как усатый кряжистый почтарь передал Гордею тоненькую пачку писем и бумаг, несколько газет и, крикнув вознице: «Заворачивай!» – стал натягивать на форменную тужурку огромный дорожный тулуп.
Этот почтарь не прочь был иногда завернуть в дом Бородиных и выпить на дорогу стакан-другой самогонки, поболтать. Поэтому, едва староста скрылся с почтой в руках за дверью, Григорий смело подошел и проговорил: