Поветрие - стр. 8
Часто на него такие мечтания находили, но сейчас ему вдруг стало от них неприятно, так что он даже сплюнул.
– Тьфу ты, чего попусту мечтать! – сказал про себя Максим с горечью. – Шестнадцать лет, а все словно ребенок малый! За отца отомстить, и то не умел!
И поехал дальше, уже понурясь, но хода не сбавляя. Знать бы ему в ту минуту, что все дальнейшее, что с ним случится, будет и диковиннее, и страшнее всего, что в книге Малория описано.
3. Глава вторая, в коей несвятые пророчествуют, а неживые - ходят
Миновал Максим тихую, давно уж погрузившуюся в сон Гремиху, проехал бывшую деревню Волчиху, от которой от которой одни обгорелые срубы остались, травой да кустами проросшие. За ней еще хутор был – тоже давно брошенный. А там уже, далеко за полночь, блеснула впереди в лунном свете река, а вскоре показалась и черная кособокая мельница.
Максим привязал у крыльца коня, спешился, постучал. Поначалу никто не откликнулся, и он даже успел подумать: а что если и вовсе нет на мельне никого живого? От этой мысли он даже поежился: на дворе глухая ночь, кругом до самой Гремихи никакого людского жилья.
Однако же минуту спустя за дверью послышалось сперва шарканье и скрип половиц, затем тяжелое дыхание.
– Фу-фу, русским духом пахнет! – проговорил из-за двери скрипучий голос. Максим даже вздрогнул, до того вышло похоже на то, как он представлял себе взаправдашнюю Бабу Ягу.
Мгновение спустя растворилась дверь – но лишь на узкую щелочку. В щелочке показалось пухлое, круглое бабье лицо с прилипшими ко лбу черными волосами с проседью.
– Тебе чего, добрый молодец? – произнес тот же голос.
– Я из Введеньева монастыря, – сказал Максим. – Меня отец-игумен прислал, говорит, человек у тебя есть, чтобы больному монаху помочь.
– Это что ж за человек такой? – проговорила мельничиха, взглянув на Максима удивленно. – По знахарскому делу я сама, грешная, кое-чего разумею. Вот только чем монах-то болен? Если животом скорбен, так это у меня тут как раз такой настой заготовлен, как рукой снимет и колотье, и запор нутряной…
– Не запор у него, – ответил Максим. – Укусил его кто-то в лесу, третьего дня. А теперь он лежит в жару и ругает весь свет неподобными словами. Вот отец-игумен и попросил, чтобы ты послала со мной своего человека, кто он там ни есть.
– Свят-свят-свят, – мельничиха мелко закрестилась и отшатнулась от двери, словно Максим на нее топором замахнулся. – Ты, голубь, заходи внутрь-то. Нечего о таких вещах на дворе толковать среди ночи.
Максиму и самому уже надоело на пороге торчать. Зашел он внутрь – это была жилая изба, к мельнице пристроенная. В дальнем углу горела крохотная лампада возле совершенно почерневшей от чада иконы, а под ней лежали сложенные в беспорядке друг на друга мешки – должно быть, с мукой. К потолку тут и там привешены были пучки трав и низки сушеных грибов, еще больше травы было разложено на столе, где стояло также две ступки с пестами и маленький закопчённый котел. От всего этого в избе стоял пряный запах не то лесной поляны, не то сеновала.