Поветрие - стр. 38
Впрочем, он не скрыл, что Максима пока хочет научить быть приманщиком – очень уж для этого подходила Максимова быстроногость. Бегать то туда, то сюда, кричать зайцем и водить за собой упырей, как козлов на веревочке – вот что он Максиму предлагал. А другие чтобы, тем временем, из засады их подстерегали и рубили одного за другим, пока не кончатся.
Тому сперва стало обидно, что из него хотят сделать не воина, а какого-то живца на уде. Очень уж ему тяжело было представить себе, скажем Ланцелота Озерного, бегающим с заячим писком по лесам от чудовищ вместо того, чтобы, воссев на коня, поражать их копьем.
Все это он высказал Фрязину, за что тот обозвал Максима прокислой кутьей, дурьей бабой и множеством других прозвищ, которые в книге и поминать неподобно. Несколько дней после этого они, почитай, не разговаривали, раз только Фрязин пришел посмотреть на их с Миной поединок, но не сказал ни слова.
После уж Максим не выдержал и пошел к нему мириться, сказав, что тот, наверное, лучше знает, как лучше бить упырей. Мысль эта пришла к нему при чтении «Смерти Артуровой», когда он подумал о том, что Фрязин, выходит, что-то вроде Мерлина, которые многие вещи благодаря своему искусству, знает наперед, а если его не слушают, то иной раз выходит беда.
Фрязину он, конечно, про Мерлина рассказывать не стал – не ровен час, опять разорется. Сказал лишь, что был неправ и готов выполнять в отряде ту роль, которую Фрязин укажет. Тот в ответ смягчился и сказал, что Максиму не век бегать зайцем – потом станет тоже рубакой, а когда-нибудь и вовсе он, Фрязин, либо голову сложит, либо станет немощен и уйдет на покой, а к Максиму перейдет все дело, и он сам сможет брать в него кого хочет и какие хочет назначать им роли. На том и помирились.
Время от времени в Воскресенское наезжала Василиса, иногда со Стешей. Всякий раз привозила она с собой крынку-другую брусничной настойки, до которой большим охотником был отец Варлаам, да и Фрязин ее тоже жаловал. В такие вечера застолье в избе Фрязина бывало шумным: с песнями, прибаутками и скабрезными сказками, которых отец Варлаам знал превеликое множество. Даром что сказки эти были все больше про жадных и похотливых попов: Варлаам до того уморительно изображал в лицах поповское ханжество, что все только со смеху покатывались.
Одна Стеша, хмельного не пившая, сидела обычно где-нибудь в уголке да то и дело смущенно усмехаясь на какую-нибудь особенно сальную историю. Стесняться ее никому в компании как-то в голову не приходило: видно, до того уж она была похожа на парня, что ее за парня и держали.