Повести и рассказы - стр. 43
– Мамынька! Я тятьке на него скажу, – плаксиво говорит испуганная девушка.
– Нишкни. Ужо мы евойной бабе все расскажем…
– О, ш-штоб вв-вас! – тихо и злобно шипит Андрей Иванович, видя, какой опасный оборот принимает дело.
Упоминание о супруге при таком подавляющем стечении улик окончательно лишает его самоуверенности, и потому он делает самое худшее, что мог бы сделать в своем положении, а именно – вытягивается на постели и пускает притворное сопение, прикидываясь заснувшим.
– Храпит… здесь вот этак же храпел, притворщик… Ох-хо-хо! Грехи, грехи…
Вскоре под навесом водворяется тишина.
Притаившиеся на время голоса в кузове тарантаса опять возобновляют тихую и мирную беседу. Из-за стены слышатся визг и хохот. Андрей Иванович ворочается, бормочет что-то и по временам кого-то тихо ругает. Я начинаю забываться. Мне опять видится одинокая старушка. Она все еще плетется по опустевшей дороге, между побелевшими от росы ржаными полями. Андрей Иванович идет впереди ее, размахивая руками, и кому-то угрожает: «Что-о… не зачтется ей?.. Нет, враки, не туда гнете!..»
– Не туда гнете! – слышу я уже наяву крик Андрея Ивановича. – Меня не испугаете! Нешто этакое озорство дозволяется? Спать не даете, гульбу завели, соблазн! Богомо-ольцы!.. Озорники, лодыри, гуляки!..
Я не сразу мог сообразить, в чем дело. Светает: снаружи первые, еще рассеянные лучи просверлили уже в нашем плетне круглые горящие отверстия. Свет расплывается в сыром воздухе, воробьи чирикают под застрехами; в углах темно и прохладно, Андрей Иванович, босой, со всклокоченными волосами, стоит у сеней, перед входом в заднюю избу, и, по-видимому, обличает ночных гуляк. Хозяин, тоже босой, унимает его:
– Ты вот что! Ты у меня в доме сам себя веди посмирнее.
– А ты что из своего дома сделал, а?
– Не твое дело. Тебя пустили, ты ночуй благородно, а беспокойства делать не моги.
– Что там опять? – просыпаются богомольцы.
– Сапожник из городу буянит.
– Сапожни-ик?
– Да, в Ивановом доме живет который. Такой озорник, беда! Ночью этто к девкам так шаром и катится, так и катится…
– К нам на дороге до такой степени приставал, – подымает румяное лицо из тарантаса мещаночка. Теперь она в тарантасе одна и имеет вид самого невинного простодушия.
– Бока намять! – категорически заключает хриплый и сонный бас.
– О, штоб вас! – стонет опять Андрей Иванович, ложась рядом со мной. – Н-ну, нар-род! Этакого народу в прочих государствах поискать… Ей-богу… Тьфу!
– Охота вам, Андрей Иваныч, во все вмешиваться… – говорю я, едва удерживаясь от смеха.
– Карахтер у меня такой. Не люблю озорства.