Повесть о Предславе - стр. 15
– Помог сей Анастас отцу твому при осаде Херсонеса[72], – рассказывал после Ферапонт. – Затворились бо жители града сего и крепко держались за стенами каменными. Ни с моря, ни с суши не могли наши к крепости подступиться. И тут Анастас пустил в лагерь ко князю Владимиру стрелу с грамоткой, в коей начертал, откудова под землёй подводится ко граду вода. Ну, наши нощью трубу ту выкопали и воду в Херсонес перекрыли. А без воды никуда не денешься, пришлось стратигу[73] корсунскому[74] город сдавать. Тако вот.
Предславе рассказ попа не понравился.
– Что ж, выходит, Анастас сей – переметчик?![75] И отец мой не храбростью, не удалью, но ковою Херсонес взял? – спросила она.
– Не так всё просто, княжна. – Ферапонт вздохнул. – Одно скажу. Вот помысли: сколь людей отец твой и Анастас от лютой гибели в бою на стенах и под оными спасли. И штурма никоего не было, и кровь не текла. Одною храбростию, детка, одною удалью многого ли добьёшься? Токмо во гресех погрязнешь. Для того и ум, и хитрость человеку дадена, дабы оберегать ближних своих от бед, а самому спастись, а после смерти попасть в Царство Христово.
Предслава, пожав плечами, смолчала. Но слова учителя запомнились, запали ей в душу. Подумалось, что мир вокруг неё воистину сложен и далеко не всегда хороши в жизни прямые и открытые пути.
Как-то быстро промелькнуло лето, следом за ним схлынула золотая киевская осень, наполненная красотой пожара увядающей листвы, затем небо затянули тяжёлые тучи и посыпал крупными хлопьями снег, в один день укутавший крыши домов и улицы белой пеленой.
При Десятинной церкви открыли школу, Предслава вместе с Позвиздом, Златогоркой и другими детьми часами сиживала на длинных скамьях за столами, они писали на бересте, читали молитвослов, библейскую историю…
Шустрой Златогорке учение давалось легко, но непоседливая проказница нет-нет да и учиняла в школе всякие каверзы. То намажет стул учителя мелом, то спрячет бересту, то начертает писалом вместо буквиц смешную рожицу и подпишет: «Се Предслава». Один раз нарисовала крысу с усами, сопроводив её надписью «Отецъ Ферапонтъ». Чем-то крыса воистину напоминала священника, и Предслава, не выдержав, прыснула со смеху.
Строгий учитель оборвал веселье, отобрал у девочек срамную грамотицу и нажаловался князю Владимиру.
Князь неожиданно вызвал к себе дочь. Оробевшая Предслава впервые очутилась в огромной отцовой палате, в которой были развешены на стенах охотничьи трофеи, а на поставцах мерцали лампады.
Князь Владимир, в долгой хламиде[76], расшитой сказочными птицами и грифонами, отхлёбывал из чаши тёплый отвар лекарственных трав и жёстко, исподлобья глядя на неё, говорил: