Потрошитель душ - стр. 5
– Приглашаю всех ко мне на разговение! – дерзко продолжал беллетрист. – И вас, месье, конечно, тоже. Правда, судя по вашим подсчетам, мне тогда не празднество организовывать надобно, а собственные похороны!
– Глеб Трофимович! – попыталась снова унять его графиня, но прочие гости с большим интересом следили за развитием событий. Заметим, многие пришли сюда не только для того, чтобы взглянуть на прославленного провидца, но и чтобы поглазеть, как графиня будет принимать в мужнином доме, в отсутствие супруга своего любовника, поручика Юркевича.
А тут новый скандал, да еще такой… Такой жуткий!
– А какова будет ваша ставка, месье? – спросил Державин-Клеопатров, избегая смотреть на медиума. – Хрустальный череп, украшающий вашу спальню, или колода карт, пропахшая серой?
Медиум воздел к потолку тонкие белые пальцы, а потом снял с одного из них явно старинный перстень с необработанным плоским темно-зеленым изумрудом, на котором было что-то вырезано.
– Он принадлежал моему пращуру, египетскому жрецу богини Изиды, – сказал он тихо. – Можете удостовериться, что это не подделка!
Бросив взгляд на перстень, беллетрист кивнул:
– Отлично! Тогда все присутствующие стали свидетелями нашего пари, месье. И прошу вас не терять и не отдавать в залог перстень в ближайшие недели – он мне еще пригодится!
Беллетрист неловко взмахнул рукой, и бриллиант, который он все еще держал в руке и о котором напрочь забыл, перелетел через всю комнату, задел висящий на стене кривой турецкий ятаган, отчего тот покачнулся, и, зацепившись цепочкой за каминную решетку, повис на оной.
– Глеб Трофимович! – вскричала графиня. В возникшей суматохе Захар объявил о прибытии госпожи Чернозвоновой с дочерью.
И в этот момент турецкий ятаган с грохотом полетел на пол.
Когда наконец бриллиант был показан всем гостям и водружен обратно на шейку хозяйки, а ятаган снова занял свое место на стене, потекла обычная светская беседа. Графиня то и дело посматривала на большие бронзовые часы, и все понимали, что она ждет одного человека – своего любовника поручика Юркевича!
И все же центром внимания был мэтр Гийом. После перепалки с беллетристом Державиным-Клеопатровым, который обычно блистал сарказмом, а теперь больше отмалчивался, словно погруженный в думы, медиум снова превратился в эксцентричного, забавного иностранца. Неудивительно, что разговор вертелся вокруг потусторонних, мистических вещей, предсказаний и семейных проклятий. Княгиня Бобруйская как раз завершала рассказ о фамильном привидении, которое обитало в их тверском поместье, как вдруг раздался зычный голос беллетриста: