Потомокъ. Фабрика мертвецов - стр. 33
– Можете взять мой плед, – бросил отец. – Попросим господина жандарма позаботиться о чае с медом. Сладкое хорошо помогает после таких… встреч.
– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие! – Жандарм, похоже, обладал упыриным слухом. – Сей минут сообразим! – И он метнулся на станцию, оставив навий костяк валяться у стены.
Через минуту из станции выбралась давешняя простоволосая баба и, тихо причитая и всхлипывая, принялась метлой загребать кости в мешок.
Отец наконец заправил последний из посеребренных ножей под рукав.
– Почему ты сам ее не уничтожил? – разглядывая сына, точно впервые его видел, тихо и напряженно спросил он.
– И чем же? – холодно поинтересовался Митя.
– В любой моей трости всегда есть клинок, – вытаскивая сверкающее серебром тонкое лезвие на свет, напомнил отец.
– Я забыл, – равнодушно обронил Митя.
– Многое же ты… забыл, – с горечью заключил отец, загоняя клинок обратно в трость. – Раньше у тебя и свои ножи были. Помнишь? Маленькие… как раз по руке.
– Порядочный человек не станет выходить в свет с ножом за рукавом, как какой-нибудь апаш.
«Ну или, по крайности, не признается в таком», – подумал Митя, невольно дотрагиваясь кончиками пальцев до спрятанного под манжетой лезвия. Отнюдь уже не маленького, рука-то выросла. Пользоваться им он не собирался – нет уж, никакой охоты на тварей, в его-то положении. Просто старая привычка, от которой так сложно отказаться: без ножа за рукавом чувствуешь себя как без фрака в бальной зале.
– Хорошо хоть вовсе мальчишку погибать не оставил… порядочный человек, – хватаясь за перила вагонной лестницы, хмыкнул отец. – Хотя мог бы и без битья обойтись.
«Можно подумать, этот самый Гриша меня б послушался. Да оборись я: „Не ходи, там навь!” – все едино б полез, назло. Ну или б она прыгнула… Не успел бы…» – мысленно прикинул Митя.
– Чтоб поезд задержали? – вслух презрительно сказал он. – Если уж нельзя вернуться в Петербург, следует хоть до имения добраться, а не торчать на этом… полустанке.
Отец не ответил, лишь спина у него дрогнула.
Глухой, каркающий смех, больше похожий на кашель, заставил Митю обернуться.
На крыше соседнего вагона сидела жуткая горбунья в лохматом плаще и неотрывно пялилась на юношу неподвижными глазищами, кажущимися огромными на туго обтянутом белой, почти прозрачной кожей изможденном лице. Похожие на ночной пожар волосы разметались по искаженным, точно выкрученным плечам.
Некоторое время они смотрели друг на друга: юноша на перроне и горбунья на крыше вагона. Потом горб на ее спине распался, оказавшись вовсе не горбом, а крыльями, и тонкий девичий силуэт прянул в небо, на миг завис на фоне луны и исчез.