Потерянный взвод - стр. 5
– Есть пять нарядов! – добросовестно и лихо чеканит рыжий «муэдзин».
– И вообще, последний раз на операции, – мрачно заключает ротный. Он явно не удовлетворен, его раздражает жизнерадостный боец.
– Ну, товарищ капитан… – канючит боец.
– Не нукай, – зло реагирует Шевченко. – Из-за таких, как ты… – Он замолкает, потому как лень сформулировать мысль. – Иди, вон замполит разъяснит.
Подъезжает колонна бэтээров. Солдаты с шумом и гамом лезут на броню, переругиваются. Они похожи на червяков, облепивших черепах.
Внезапно взгляд ротного натыкается на ружье за плечом старшины.
– Стеценко, откуда ружье?
Стеценко подходит вразвалочку, на небритом лице – ухмылка:
– Духа вычислил.
– А чего не докладываешь?
– Невелика победа для ветерана Афгана. – Он сплевывает. – Дело обычное.
Эрешев не выдерживает:
– Там еще один был!
– Ну, двух духов, какая разница?
Ротный поворачивается к Эрешеву.
– Старик был и молодой был. Прапорщик Стеценко и Трушин поставили их рядом и стреляли. Потом в реку кинули.
У Эрешева дергается щека. У него всегда она дергается, когда он волнуется.
– То духи были, командир. Стреляли в нас! – выкрикивает прапорщик. – А ты, Эрешев, спасибо скажи, что в лоб тебе не засадили. Вон, Трушину в руку попали… Болванов наберут в армию… – Прапорщик стоит внизу, смотрит на командира, солнце слепит ему глаза, он щурится, отчего его темное лицо кажется совсем старым.
– Кто тебе дал право расстреливать? – взрывается Шевченко. Стеценко пожимает плечами:
– Все равно бы хадовцы расстреляли…
– А ну, давай сюда ружье!
Шевченко засовывает мизинец в ствол, крутит его там, смотрит, есть ли нагар, потом ловко переламывает ружье пополам, заглядывает в ствол.
– Ладно, Стеценко, потом разберемся…
Колонна выезжает из кишлака, из-под колес густыми жирными струями брызжет пыль, сухой терпкий ветер подхватывает ее, и желтые клубы застилают небо. Водители чудом угадывают дорогу, сидящие на броне превращаются в одноцветных истуканов с плотно замкнутыми ртами. Солдаты стараются укрыть автоматы от пыли, затыкают стволы бумажными пробочками. Потом колонна поворачивается боком к ветру, пыль уходит в сторону. Наверное, издали кажется, что машины дымят. На радость душманам. Солдаты отряхиваются, исходят пылью. Кто-то закуривает. Можно открыть рот и перекинуться словом с соседом. Дорога – любимое дело для солдата. В дороге и время летит быстрее, и она – лучшее средство от полковой тоски. Трясешься на броне в свое удовольствие: только успевай набираться впечатлений. Но никто не знает, что будет через час, через день, через месяц. И Шевченко не знает. Дорога – это еще и загадка. Разгадай ее заранее – и, может, не нужен будет сам путь. Шевченко смотрит перед собой, ему не хочется оглядываться, видеть запыленные физиономии своих пацанов, думать о том, что может потерять кого-нибудь из них. Он старается гнать от себя предчувствия; здесь стал суеверен, носит на шее цепочку с крестом, купленную в дукане у «басурманина».