Потерянные звёзды - стр. 3
Однако есть те легенды о зове, о которых народ говорит вполголоса, так, чтобы никоим образом солдаты королевской гвардии, что изредка патрулируют наши обшарпанные районы, не прослыли и не доложили кому не стоит. Ведь эти россказни касались того, о чем говорить запрещалось. Эти легенды были о короле-захватчике Чартохе, и о его адских полчищах, что завоевали уже половину континента, подмяв каждое из королевств под себя. И этим слухам в последний год я стал верить куда охотнее, ведь то, о чём говорить под запретом, обычно и есть сущая правда.
В обрывках фраз на рынке, и едва доносящихся до моего угла в таверне шепотках, было не много ясного или того, что объясняло бы как возник зов или как он подчиняет людей, однако было то, во что я поверил не моргнув и глазом: за всем стоит король Чартох. Своими дьявольскими чарами он манит людей, призывая их к себе.
Но зачем? На этот вопрос я не знал ответов, ведь ни моя мать, ни отец не владели необычными силами. Лишь одна старуха из нашего городка считалась истинной ведьмой, но её прибрала к рукам чахотка двумя годами ранее, а вовсе не зов.
Сегодня был вечер раздумий, так что я брёл по узким пешим улицам, направляясь к восточному каналу. Там, затесавшись меж таких же скучных, серых, узких домищ, находилось жилище Ксаны. Каждую субботу я приходил к её дому и мы вместе, тайком от её отца, взбирались на косую крышу, чтобы поделиться новыми слухами и сплетнями о зове. Она была единственной, кто так же жаждал знать всё, ведь и её мать ушла к звёздам пять зим назад.
Закатное небо пестрело яркими оттенками розового и оранжевого, превращая окраины града в нечто не столь унылое и серое. Даже линялые ткани моих рубахи и брюк казалось впитывали цвет, становясь не такими тусклыми.
Я поднёс руки к лицу – напрочь грязные. Схватив кусок влажной ткани, что оставили сохнуть на окне, сорвался на бег.
Завернув к каналу припустил ещё быстрее, усмотрев жандармов на мостовой. Остановившись в тёмном углу меж домов, поспешно утёр лицо и руки. Пусть Ксана и делала вид, что её ни капли не волнует грязь под моими ногтями или дурной запах, что исходил от меня после дня работы на рынке и ночи на полу таверны, но я знал, что это не так. Иногда я был и сам себе неприятен, однако выбора не оставалось. Или я выживаю как могу, но остаюсь свободным, или я отправлюсь в услужение с другими сиротами. А о том, как господа обращаются с прислугой и говорить не стоит. Чего только стоит один мальчишка, двумя годами младше меня самого, забитый до смерти одним стариком – часовщиком за то лишь, что посмел тронуть своими грязными сиротскими руками его семейную реликвию – массивные трёхсотлетние часы.