Потерянные годы - стр. 11
Откуда взялась эта уверенность в том, что она мне не мать? Я просто знал это, мне подсказывало сердце. Она была необыкновенно скрытной, держалась отстраненно. Наверняка мать, настоящая мать, не стала бы вести себя с собственным сыном, как с чужим. А самым надежным доказательством служило ее лицо. Такое прекрасное – и такое непохожее на мое. Я не мог унаследовать от нее черные глаза, заостренные уши! Нет, я такой же сын ей, как гуси в загоне – мои братья и сестры.
И еще я не верил в то, что ее настоящее имя – Бранвен, а мое – Эмрис[19], хотя она пыталась меня в этом убедить. Я понятия не имел, какие имена носили мы до того дня, когда море вышвырнуло нас на прибрежные камни, но почему-то был уверен, что нас звали иначе. Сколько бы она ни называла меня Эмрисом, я никак не мог избавиться от чувства, что мое настоящее имя… другое. Но я понятия не имел, где искать правду, разве что среди зыбких теней в моих сновидениях.
Однако бывали моменты, когда Бранвен, если это было ее настоящее имя, слегка приподнимала завесу, скрывавшую ее прошлое; это случалось, когда она рассказывала мне истории. Особенно истории, дошедшие до нас со времен древних греков. Это явно были ее любимые сказания. И мои тоже. Возможно, она сама не осознавала этого, но она буквально оживала, рассказывая о богах и титанах, о чудовищах и подвигах героев греческих мифов.
Конечно, она любила говорить и о жрецах-друидах, и о таинственном бродяге из Галилеи. Но когда она заводила речь о греческих богах и богинях, в ее сапфировых глазах загорался какой-то особенный свет. Временами мне казалось, что, пересказывая мне мифы, Бранвен погружалась в размышления о некоем месте, в существование которого искренне верила – о месте, где по лесам и полям блуждают неведомые существа, а могущественные боги живут и действуют среди людей. Мне подобные выдумки казались глупыми, но она, очевидно, считала иначе.
Я заметил, как луч луны сверкнул у нее на шее, и это прервало течение моих мыслей. Я знал, что это всего лишь блестит ее драгоценная подвеска, которую она носила на кожаном шнурке, но сегодня зеленый свет показался мне ярче обычного. Я ни с того ни с сего вспомнил, что она никогда не снимала эту подвеску – ни на секунду.
Что-то упало на земляной пол у меня за спиной. Обернувшись, я разглядел перевязанный травой пучок узких сухих листьев, посеребренных луной. Должно быть, листья свалились с балки, тянувшейся под крышей, которая не только поддерживала соломенную кровлю, но и служила хранилищем для дюжин связок всяческих трав, листьев, цветов, кореньев, орехов, мешочков с корой и семенами. Это была лишь часть запасов Бранвен – еще множество узелков с травами и кореньями висело на окне, за дверью, громоздилось на хромоногом столике у ее тюфяка.