Потанцуй со мной - стр. 36

Я веду себя, как последняя сука, но я накрутила себя так, что перестала понимать, когда Матвей под дозой, а когда чист.

Смотрю на двери, из которых вот уже полчаса выходит кто угодно, но не Матвей. Слишком долго мой парень покупает лекарство, когда аптека находится на первом этаже торгового центра.

Часы приборной панели показывают – 21:30, а мы еще даже не доехали до «Этажей».

Потираю влажные ладошки, просовывая руки между коленей, чтобы согреть их. Машина остыла и мне становится зябко.

Он появляется сразу, как только решаю завести движок и включить обогрев.

Ловко запрыгивает в машину и расплывается сногсшибательной улыбкой. Он сияет ярче начищенного хлоркой кафеля. От возбужденного, психованного Матвея ни осталось и следа, и можно было бы порадоваться, если бы не одно жуткое но.

– Малышка, замерзла? – хватает за голую коленку и больно сжимает в шершавой руке. Он не соизмеряет силы, его разум в дурмане, а на мне снова останутся синяки. – Так хочу тебя, фиалка, не могу больше терпеть, – стонет Свирский, притягивая меня свободной рукой за шею.

Твою ж мать.

Только не это.

– Почему так долго? – отстраняюсь от парня и хочу заглянуть ему в глаза, которые скрывает полумрак салона.

– Очередь, Юлька.

– Покажи лекарство, – повелительно требую.

– Зачем? Я уже выпил его, – непонимающе спрашивает Свирский.

– Всю упаковку? – возмущаюсь и перехожу на крик. – Я, по-твоему, на дуру похожа? Где ты был, Матвей? – ударяю по панели, потому что не знаю, как еще выразить досаду и разочарование.

Паническая догадка расползается отравляющей синильной кислотой по кровяному руслу, учащая дыхание и сердцебиение.

– Сука, – не сдерживается Матвей, глаза которого наливаются черной ядовитой ртутью. – В аптеке я был.

– Не ври мне, – отключаю тумблер безопасности и выпаливаю, не заботясь, что будет потом. – Ты принял дозу?

Хлесткий удар по щеке обжигает скулу. Рефлекторно прижимаю холодную ладонь к месту удара, остужая горящую кожу.

Мои глаза расширяются, и я не могу поверить, что это случилось.

Кажется, Свирский тоже не верит, потому что лицо его исказилось ужасом и непониманием.

Никогда… никто… меня… ни разу… не бил…

Прикладываю вторую руку и чувствую, как горячие слезы тоненькими извилистыми ручейками стекают по лицу.

– Ты сама виновата, – отворачивается и нервно хлопает себя по карманам, выискивая либо сигареты, либо свой вейп.

– Ненавижу тебя, – плюю в лицо и дергаю ручку двери.

– Пошла на хер, овца тупая, – заводит движок.

Срываю с запястья браслет и бросаю мерзавцу в лицо.

Пусть подавится своими подарками.

Хлопаю дверью и еле успеваю отпрыгнуть от машины, когда Гелек Свирского чуть ли не отдавливает мне ноги.