Посторожишь моего сторожа? - стр. 75
Весной начали отменять продовольственные карточки – сначала на яйца и рыбу, а после – на мясо и картофель, хлеб, крупу и молоко. Но блокада пока сохранялась, порты были блокированы вражескими войсками, и импорта (обычной еды) в стране по-прежнему не было.
28 июня с новым демократическим правительством подписали мирный договор, по которому страна, признанная единственно виновной, обязалась возместить противникам гражданский ущерб. Война, унесшая более 2 миллионов человек, наконец-то закончилась. Но нынче говорили не о наступившем мире, а о развале страны: они лишились колоний, в некоторых районах оставались иностранные войска, что-то объявлялось демилитаризованным, где-то проводились плебисциты.
– И какие слова странные придумали на этот счет! РЕСПУБЛИКА! И еще хуже – ДЕМОКРАТИЯ! Как будто нам без них плохо жилось! ДЕМОКРАТИЯ, наверное, – это когда заграничные офицеры занимают вашу землю и говорят, что это ДЕМИЛИТАРИЗАЦИЯ.
Так скатившаяся после войны в анархию страна неуверенно возвращалась к миролюбивой жизни.
– Может мне кто-то объяснить, что такое демократия? – узнав из газет о новом явлении, спросил Лизель ее сын.
– Раньше я была уверена, что это свобода, – глупо, пожимая плечами, сказала она.
– А разве то, что ты сказала, не анархия?
– Нет… а может, и она. Не знаю. Я не разбираюсь в политике.
Он в досаде смотрел на ее равнодушие.
– Тебе что, наплевать, что на нашей земле стоят чужие войска? – после паузы спросил он.
– Нет… но вот что за слова!..
– Обыкновенные это слова. Но ты… словно ничего не заметила. То, что мы считали своим, теперь отошло кому-то еще. Тебя это не беспокоит?
– Можешь ты оставить меня в покое?.. Мне все равно.
Он понял, услышал уже в ее изменившемся голосе, что ее беспокоит память о муже или же боль за умершую дочь – что угодно, но только не он, ее сын, не наступившее там, за окном.
– Мама, а ты умеешь зарабатывать деньги?
Она была поражена этим.
– А зачем мне зарабатывать деньги?
Теперь уже он был поражен.
– Как это – зачем?
– Мы продаем дачу и будем жить на это, – ответила Лизель.
– Этого хватит на полгода. А потом?
– Давай вложим во что-нибудь деньги.
– И во что же?
Она безразлично пожала плечами.
– Значит, я должен зарабатывать, правильно? – требовал ответа он.
– Нет, тебе рано работать. Ты должен учиться и стать юристом или инженером.
– Но на что мы станем жить?
– Дитте, я говорю: мы продадим дачу.
Он был обессилен бессмысленным разговором.
Дача была продана, а деньги от нее потрачены за три месяца – они получили менее четверти от ее стоимости. После этого, чтобы не умереть с голоду, нужно было искать работу. Не ожидая, что мать отправится стирать или печатать на машинке в конторе, Дитер пристроился к редакции – распространять утренние выпуски какой-то новой партии. В пять часов утра он на велосипеде заезжал за Марией – теперь она жила на съемных комнатах в городе – и с ней уже ехал в редакцию, где они получали каждый по три стопки свеженапечатанных газет. По утрам Мария была рассеяна и утомлена плохим сном. В школу потом она плелась неохотно, учиться не любила не из лени, а от того, что от усталости ей ничего не хотелось. Позволь ей тетя, она бы вообще школу бросила, считая это лишней тратой своего времени. Дитер ее понимал, но не прогуливал, и средних отметок ему должно было хватить, чтобы сразу после школы пойти в армию.