Посторожишь моего сторожа? - стр. 27
Он проснулся через две недели. В голове стучало, в горле было сухо и противно. Чуть приподняв затылок, он сквозь пелену увидел истощенную фигуру матери. Красноватый свет дрожал в ее прическе, истончившиеся руки лежали на его ногах.
– Мамочка… – Он попытался сесть.
– Боже… тише… тише… Ты поправишься.
И она зацеловала его лицо с неестественно огромными глазами. Потом со вздохом отпустила. Бессильно он рассматривал голубые вены на ее белых запястьях. Он не был счастлив. Не был и спокоен. Он устал и хотел спать, спать много и мучительно.
1940
– Уверен, это глупая шутка. Катя решила нас напугать.
– С чего ты взял? Это на нее не похоже. Она бы… как бы она могла…
– Так с тобою поступить? Полагаю, она разозлилась.
Он помог Марии спуститься. Она слегка сжала его запястье и сказала:
– Нам нужно убрать указатель, тот, что на дороге. Он… неправильно написан.
– И что же?
От изумления у Марии приоткрылся рот. Беспечность его была и мила, и невыносима. Он с улыбкой поглаживал круп лошади и, казалось, размышлял о хорошем, далеком и от нее, Марии, и от их дома.
– Как – что же? – резко спросила она. – Я не хотела тебя беспокоить, но это уже слишком! А если о нас скажут в деревне или приезжие, что мы… что мы…
– И пусть. Почему тебя это беспокоит?
– О, а ты забыл, кто у нас в гостях? Альрих Аппель. Твоя кузина и ее муж.
– И Альберт? – улыбаясь по-прежнему, закончил он. – Что с того? А, я должен сразу навестить Софи. Как она?
– Сейчас же? Пока Катя не нашлась? Что может быть важнее моей сестры?..
– Спроси ее о Кате, Софи, возможно, сможет сказать. Она единственная была уверена, что мы поженимся.
– Твоя несерьезность, Дитер, меня убивает.
Он рассмеялся и, быстро поцеловав ее, повел лошадь в стойло.
– Дитер! – беспомощно крикнула она. – Мы не закончили! Дитер!
Вновь до нее донесся его ласковый смех. Нет же, он смеется, а я только и могу кричать ему вслед: «Дитер, вернись, я должна тебе сказать!». И все же пусть он напоминает ей юношу, которым не был и в 16 лет, чем снова заметить в его глазах бессильную, унизительную обреченность. Пусть веселится, раз уж так, хочет бравировать и не бояться, как идиот, – что она может сделать? Не отправится же сама ломать эту проклятую вывеску?
На ступеньки к ней вышла грустная горничная. Мария мельком взглянула в ее блеклое выражение, но прошла мимо, и та ничего не сказала. Далее, в дверях, стояла Софи и смотрела в пасмурное небо на границе с верхушками елей.
– Ваш кузен приехал, – минуя ее, сказала Мария.
Но Софи не ответила.
В гостиной по углам метался Аппель. То показалось Марии странным – его она оставила спокойным. Альберт, напротив, был безразличен; он рассматривал пушинку на своем рукаве и постукивал каблуком по ножке дивана.