Постклассическая онтология права

Неклассическая философия права: вопросы и ответы / Под ред. А.В. Стовбы. Харьков, 2013. Отдельные фрагменты части авторов (А.В. Полякова, С.И. Максимова, И.Л. Честнова, А.В. Стовбы) опубликованы в: Известия вузов. Правоведение. 2012. № 6; Известия вузов. Правоведение. 2013. № 1; Известия вузов. Правоведение. 2013. № 3; Известия вузов. Правоведение. 2013. № 4.

Известный американский философ Х. Патнем полагает, что всякое утверждение является одновременно и фактуальным, и конвенциональным. Так, утверждение: автомобиль движется по шоссе со скоростью 60 миль в час является констатирующим, фактульным утверждением, но зависящим от измерения скорости и, добавлю от себя, оценки измерения (является ли такая скорость допустимой или превышением, квалифицируемым как правонарушение). – Putnam H. Realism and Reason. Cambridge, 1983. P. 178.

По мнению Ю. Хабермаса, социальное бытие предполагает или включает в себя притязание на значимость. Поэтому организация общественных отношений основывается на формально-процедурном дискурсе, коммуникативном действии, которым «авторитет священного последовательно замещается авторитетом консенсуса». – Habermas J. Theorie des kommunikativen Handels. Bd. 2. Frankfurt am Main, 1995. S. 118.

Возможны и другие интерпретации формирования постклассической (или неклассической) философии и юридической теории. Е.В. Тимошина переход от классической к неклассической философии и, соответственно, философии права, связывает с неокантианством, феноменологией и полагает избыточным выделять постклассический этап, радикализирующий идеи неклассики. – См.: Тимошина Е.В. Классическое и постклассическое правопонимание как стили мышления // Коммуникативная теория права и современные проблемы юриспруденции: К 60-летию Андрея Васильевича Полякова. Коллективная монография: в 2 т. т. 1. Коммуникативная теория права в исследованиях отечественных и зарубежных ученых / Под ред. М.В. Антонова, И. Л. Честнова; Предисл. Д.И. Луковской, Е.В. Тимошиной. СПб. 2014. С. 63–100, особ. С. 77. Не вдаваясь в дискуссию по этому вопросу (он требует, с одной стороны, специального рассмотрения, а с другой, гораздо важнее выяснить содержание, а не терминологию предмета научного спора), полагаю, что периодизация истории идей – всегда оспоримое занятие, которое зависит от критериев оценки, даваемой автором тем или иным событиям. На мой взгляд, постпозитивизм, а тем более постмодернизм – это значительное изменение мировоззрения в социогуманитарном знании, как бы к ним не относиться. Именно эти идейные течения, их радикальность и критичность требуют сформировать позитивную программу науковедения, чем, собственно говоря, и призвана заниматься постклассическая научно-исследовательская программа.

«Теория должна, – пишет А.В. Поляков, – как минимум, отвечать на запросы своего времени, как максимум – стремиться перейти границы своего хронотопа в пределах отведенного ей коммуникативного потенциала. Это предполагает изменения в теоретических представлениях о праве наряду с изменениями социокультурных условий жизни общества; именно поэтому существует то, что можно назвать развитием правовой теории». – Поляков А.В. Постклассическое правоведение и идея коммуникации // Известия вузов. Правоведение. 2006. № 2. С. 26 (переизд.: Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды. СПб., 2014. С. 70).

При этом практики высказывают серьезные претензии в догматичности, оторванности от практических нужд юриспруденции классической юридической науке.

Качанов Ю.Л. Социология социологии: антитезисы. М.; СПб. 2001. С. 142–143, 144–145.

Так характеризуют современную юриспруденцию известные теоретики уголовного процесса А.С. Алксандров и В.В. Терехин: «Сообщество неклассической философии права… напоминает «кулибиных», «самопальные проекты» которых периодически падают на поверхность нашего юридического болота, исчезая без следа в его пучине». – Александрова А.С., Терехина В.В. Текст-Закон-Право – Судие // Российский журнал правовых исследований. № 4 (1). 2014. С. 14.

См. обзор основных критических замечаний в адрес постклассической коммуникативной теории права: Поляков А.В. 1) Нормативность правовой коммуникации // Известия вузов. Правоведение. № 5. 2011. С. 27–45 (переизд.: Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды. СПб., 2014. С. 139–155); 2) Современная теория права. Ответ критикам // Известия вузов. Правоведение. № 6. 2011. С. 6–39 (переизд.: Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды. СПб., 2014. С. 394–439).

В этой связи вспоминается афоризм Игоря Губермана: когда тебя цитируют – это известность, когда воруют – это уже слава.

Семякин М.И. Частное право: философские и исторические основания и проблемы современной цивилистической доктрины: монография. М., 2014. С. 4–5.

Там же. С. 408.

Там же. С. 409.

Там же. С. 4.

Там же. С. 5.

По мнению А.В. Полякова именно односторонность классических типов правопонимания – главный их недостаток: «…каждый из этих вариантов правопонимания (нормативистский этатизм, юснатурализм, психологизм или социологизм) имели дело с важными, но односторонними интерпретациями права. Ни одну из них нельзя игнорировать, но нельзя и абсолютизировать. Однако именно абсолютизация одной из сторон права служит «визитной карточкой» «вчерашнего» правопонимания». – Поляков А.А. Постклассическое правоведение и идея коммуникации // Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды СПб., 2014. С. 73.

«Права “как такового” не существует. Это означает, что у данного слова нет определенного эмпирически узнаваемого референта. Слово “право” не привязано жестко к какому-либо внешнему эмпирическому объекту». – Поляков А.В. Коммуникативный подход к праву как вариант постклассического правопонимания // Классическая и постклассическая методология развития юридической науки на современном этапе: сб. науч. тр. / Редкол.: А.Л. Савенок (отв. ред.) и др. Минск, 2012. С. 19.

К. Мангейм в сер. ХХ в. писал: «Наши требования сводятся, следовательно, к тому, чтобы мы всегда проявляли готовность признать частичный характер любой точки зрения и понять, в чем этот частичный характер заключается…». – Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 79.

Постклассические концепции сегодня сосуществуют с классическими. Прав А.В. Поляков, утверждающий: «Впрочем, различие между классической теорией права и теорией права постклассической не стоит ни преувеличивать (тем более, абсолютизировать), ни преуменьшать. Переход к постклассическому правоведению, по нашему мнению, не означает полного разрушения основ классической теории, включая ее составную часть – юридическую догматику. /…/ Постклассическое правоведение, как и классическое естественно-правовoe, проблематизирует само понятие права, саму возможность его беспроблемного нахождения в текстуальном пространстве «позитивного»». – Поляков А.В. Коммуникативные стратегии современной теории права // Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды. СПб., 2014. С. 136–137. По мнению В.С. Степина возникновение «каждого нового типа рациональности не приводит к исчезновению предшествующих типов, а лишь ограничивает сферу их действия. При решении ряда задач неклассический и постнеклассический подходы могут быть избыточными и можно ограничиться классическими нормативами исследования. Научная рациональность на современной стадии развития науки представляет собой гетерогенный комплекс со сложными взаимодействиями между разными историческими типами рациональности». – Стёпин В.С. Научная рациональность в техногенной культуре: типы и историческая эволюция // Рациональность и ее границы: Материалы международной научной конференции «Рациональность и её границы» в рамках заседания Международного института философии в Москве (15–18 сентября 2011 г) / Рос. акад. наук, Ин-т философии; Отв. ред.: A.A. Гусейнов, В.А. Лекторский. М., 2012. С. 18.

Онтология права, как уже отмечалось выше, включает гносеологию, методологию и аксиологию. – См.: «…правовая онтология, которая сама гносеологична и аксиологична и потому предполагает и соответствующую гносеологию и теоретическую аксиологию…». – Поляков А.В. Право и коммуникация // Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды. СПб., 2014. С. 20–21.

Интерсубъективность – главное отличие постклассики, по мнению С.И. Максимова. Он пишет: «Онтологической основой права выступает межсубъектное взаимодействие, но не как некоторая субстанциальная реальность, а как его идеально-смысловой аспект, когда совместное существование людей грозит обернуться произволом, а потому содержит момент долженствования для ограничения такового. Поэтому правовая онтология оказывается онтологией интерсубъективности, а «первореальностью» права выступает смысл права, заключающийся в определенном долженствовании». – Максимов С.И. Концепция правовой реальности // Право Украины. 2013. № 4. С. 26.

О том, что классические теории права, включая юснатурализм, реифицировали человека, см.: Честнов И.Л. Субъект права: от классической к постклассической парадигме // Известия вузов. Правоведение. 2009. № 3; Поляков А.В. Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека // Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды. СПб., 2014. С. 33–54.

А.В. Поляков справедливо задает вопрос: «Что связывает эти модусы (массовое поведение, знаковую форму и ментальный образ – И.Ч.) и делает невозможным существование права без них? Почему знаковая форма, указывающая на определенный смысл и, таким образом, представляющая собой текст, невозможна вне ментальных (эмоционально-рациональных) проявлений человеческой сущности и их отражения в поведении? Единственно возможный ответ, на мой взгляд, заключается в том, что все обозначенные моменты определяет суть того, что называется в постклассической науке социальной (а в данном случае – правовой) коммуникацией. Нет знака и текста без воспринимающего и понимающего сознания, а без такого понимающего сознания невозможны осмысленное поведение и право. Трансляция текста через осмысление и понимание в поведение и есть социальная коммуникация». – Поляков А.В. Еще раз о правовой коммуникации и других необходимых объектах научного изучения, без которых невозможно понять право // Известия вузов. Правоведение. 2012. № 5. С. 6.

Можно отчасти согласиться с тем, что эти признаки или модусы бытия права выглядят (по крайней мере, в первом приближении) достаточно абстрактно. Однако задача постклассической юриспруденции как раз и состоит в том, чтобы наполнить их конкретным содержанием. И такие исследования уже имеют место быть. См.: Поляков А.В. 1) Антрополого-коммуникативное обоснование прав человека // Поляков A.B. Коммуникативное правопонимание: Избранные труды. СПб., 2014; 2) К понятию юридической техники // Там же; 3) Язык нормотворчества и вопросы юридической техники // Там же; Честнов И.Л. 1) Правовая политика в ситуации постмодерна // Юридическая техника. 2015. № 9; 2) Интерсубъективность права // Вестник Академии права и управления. № 2 (39). 2015; 3) Постклассическая социокультурная антропология права как направление в современной юриспруденции // Вопросы правоведения. 2014. № 4; 4) Постклассическая методология изучения правонарушаемости // Общество и человек. № 3 (9). 2014; 5) Юридическая догматика в контексте постклассической парадигмы // Криминалистъ 2014 № 2 (15); 6) Критический дискурс-анализ как метод постклассической теории права // Вестник МГПУ, Сер. «Юридические науки» № 1 (13), 2014; 7) Практическая, человекоцентристская юриспруденция – выход из тупика догматизации права // Энциклопедия правоведения или интегральная юриспруденция? Проблемы изучения и преподавания: Материалы седьмых философско-правовых чтений памяти академика В. С. Нерсесянца / Отв. ред. В. Г. Графский. М.: Норма, 2013.

Это хорошо понимали реалисты США и Г. Харт, утверждавший, что у правовых понятий есть не только некоторая неопределенность значения, но иногда, в некоторых случаях их употребления, невозможно даже установить их значение. – Харт Г.Л.А. Понятие права. СПб., 2007. С. 130.

Хабермас Ю. Коммуникативное действие и детрансцендентализированныи разум // Хабермас Ю. Между натурализмом и религией. Философские статьи. М., 2011. С. 43–44.

Там же. С. 32–33.

Там же. С. 33–34.

Подробнее эта точка зрения обосновывается автором на страницах настоящего издания.

Эту загадочность понятия права выразил Г. Флобер в «Лексиконе прописных истин»: «Право. – Неизвестно, что это такое».

Максимов С. И. Правовая реальность: опыт философского осмысления. Харьков, 2002. – 326 с.

Кауфманн А. Онтологическая структура права // Российский ежегодник теории права. № 1. 2008 / Под ред. А. В. Полякова. СПб., 2009. С. 151–174.

Максимов С. И. Правовая реальность: опыт философского осмысления. С. 162– 174

Максимов С. И. Правовая реальность. С. 168–171.

Хеффе О. Политика, право, справедливость. Основоположения критической теории права и государства. М., 1994. С. 52.

Максимов С. И. Мировоззренческо-методологические подходы к осмыслению права // Российский ежегодник теории права. № 1. 2008. СПб., 2009. С. 128–130.

Соловьев Э. Ю. Философия права // Философия: Учебник / Под. ред. В.Д. Губина, Т.Ю. Сидориной. – 3 изд., перераб. и доп. – М.: Гардарики, 2003. – С. 496–525.

Алекси Р. Дуальная природа права // Российский ежегодник теории права. № 2. 2009. СПб., 2011. С. 19.

Алекси Р. Дуальная природа права // Российский ежегодник теории права. № 2. 2009. СПб., 2011. С. 19–33.

Алекси Р. Дуальная природа права. С. 19.

Следует заметить, что современное (неклассическое) естественно-правовое мышление имеет интегральный характер и выражает себя как непозитивистские теории, сохраняющие при этом приоритетное значение естественно-правового (идеального) измерения. Так, по Алекси – идеальное измерение права выражает деонтологическую необходимость, т. е. выражает природу права, а реальное – естественную необходимость, обусловленную целесообразностью.

Более подробно анализ дискурсивной концепции права см.: Максимов С. Дуальность права // Право Украины. 2011. № 11–12.

Лекция профессора С. Максимова: Введение в курс «Философия права» // Право Украины. 2011. № 11–12. С. 249–253.

Козюбра М. Загальнотеоретичне правознавство: стан та перспективи // Право України. – 2010. – № 1. – С. 42.

Честнов И. Л. Методология и методика юридического исследования: Учебное пособие. – СПб, 2004. – С. 40–41.

Алекси Р. Природа философии права // Проблемы философии права. – Киев-Черновцы, 2004. Т. ІІ. С. 19–26.

Кант. И. Метафизика нравов // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4, ч. 2. – С. 240.

Максимов С. И. Правовая реальность: опыт философского осмысления. Харьков, 2002. С. 34–143. Максимов С. И. Мировоззренческо-методологические подходы к осмыслению права // Российский ежегодник теории права. 2008. № 1.: Отв. ред. А. В. Поляков. – СПб, 2009. С. 124–143.

Максимов С. И. Правовая реальность: опыт философского осмысления.

Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. – М.: Прогресс, 1988. – С. 381–382.

Карбонье Ж. Юридическая социология. – М., 1986. – С. 61.

Гегель Г. В. Ф. Философия права. – М., 1990. – С. 243.

Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике? / пер с нем. – М., 2002. С. 93.

Рикер П. Торжество языка над насилием. – С. 30.

Соловьев Э. Ю. От обязанности к призванию, от призвания к праву // Одиссей. Человек в истории. 1990.– М., 1990. – С. 48–55.

Соловьев Э. Ю. Личность и право. // Вопросы философии. – 1989. – № 8. – С. 87.

Соловьев Э. Ю. От обязанности к призванию, от призвания к праву. – С. 52.

Максимов С. И. Правовая реальность: опыт философского осмысления. С. 234–252.

Более подробно см.: Максимов С. Права человека: универсальность и культурное многообразие // Право Украины. 2011. № 5–6. С. 24–31.

О том, можно ли считать М.М. Бахтина философом или филологом см.: Автономова Н.С. Открытая структура: Якобсон-Бахтин – Лотман – Гаспаров. М., 2009.

См. подробнее: Сокулер З. Л. Герман Коген и философия диалога. М., 2008.

О близости этих подходов философии диалога см.: Бялостоцки Д. Разговор – как диалогика, прагматика и герменевтика: Бахтин, Рорти, Гадамер // Бахтинский сборник. Вып. 5 / Отв. ред. и сост. В. Л. Махлин. М., 2004; Холквист М. Услышанная неслышимость; Бахтин и Деррида // Там же; Робертес М. Поэтика, герменевтика, диалогика: Бахтин Поль де Ман // Там же; Яус Г.Р. К поэтике диалогического понимания // Михаил Михайлович Бахтин / Под ред. В.Л. Махлина. М., 2010.

Библер В. С. Диалогика в канун XXI века // Библер B.C. Замыслы: В 2 кн. Кн. 2. М., 2002. С. 947–948.

Сокулер З. А. Указ. Соч., С. 46.

«Тот поворот в философии XX в., который называют “лингвистическим”, который кратчайшим образом выразил (в момент смены гуманитарной парадигмы!) Л. Витгенштейн в знаменитом положении “Логико-философского трактата” (1921): “Вся философия – это “критика языка”»… – Махлин В.Л. Второе сознание: Подступы к гуманитарной эпистемологии. М., 2009. С. 30.

Махлин В. Л. Второе сознание: Подступы к гуманитарной эпистемологии. М., 2009. С. 21.

Махлин В. Л. Рукописи горят без огня. Вместо предисловие // Михаил Михайлович Бахтин / Под ред. В.Л. Махлина. М., 2010. С. 5. Единственным адекватным способом исследования М.М. Бахтина, противостоящим «антиисторичным, дурным модернизациям (а равно и волне, так сказать, компьютерного мусора) прикрывающим отсутствие новых подходов», является, по его мнению, комментирование. В то же время далее исследователь замечет, что возрождение Бахтина возможно только как альтернатива западной «герменевтике подозрения» и русской мечте о прекращении истории. – Там же. С. 19, 21–22.

Автономова Н. С. Открытая структура. С. 111.

Там же. С. 107, 116, 156.

В этом смысле справедливо утверждение В.Л. Махлина что в гуманитарной эпистемологии всякое открытие – это переоткрытие («познание познанного»). – Махлин В.Л. Второе сознание. С. 316.

Там же. С. 313.

Там же. С. 28.

Greenblatt S. Shakespearean Negotiations. Berkley, Los Angeles, 1988; Greenblatt S., Gallagher C. Practicing New Historicism. L., Chicago, 2000.

Кристева Ю. Разрушение поэтики // М. М. Бахтин: pro et contra. Творчество и наследие М. М. Бахтина в контексте мировой культуры. Том II /Сост. и коммент. К. Г. Исупова. СПб., 2002. С. 15.

Сокулер З. А. Указ. Соч. С. 295, 296.

Электронная версия доклада М.Л. Гаспарова на Седьмых Лотмановских чтениях, проведенных ИВГИ при РГГУ в 1999 г. Цит. по: Автономова Н.С. Открытия структура. С. 224.

Кристева Ю. Слово, диалог и роман // Кристева Ю. Семиотика: Исследования по семанализу. М., 2013. С. 80.

В этой связи представляется не совсем точной и излишне категоричной позиция А.В. Полякова, утверждающего, что «диалог есть внутренний аспект, момент, составная часть коммуникации. Любой диалог представляет собой взаимообмен текстами. Представить себя диалог без адресантов и адресатов, без сообщения и его знаковой природы – невозможно. Поэтому “диалог”, например, между субъективными правами и обязанностями, или между нормами и правовыми отношениями – это метафора, которая не имеет научного смысла. Описать сложность какого либо явления и составляющих его элементов вполне можно не прибегая к введению ничего не объясняющего (и лишь затемняющего подлинный смысл) слова “диалог”». – Поляков А.В. Коммуникативно-феноменологическая концепция права // Неклассическая философия права: вопросы и ответы. Харьков, 2013. С. 100. Диалог возможен только между людьми или в сознании человека (внутренний диалог), а никак не между нормами права и правоотношениями. Повторюсь еще раз: не любая коммуникация – диалог: возможны монологические коммуникации (передача сообщения без желания услышать ответ). Поэтому диалог – это содержание некоторых коммуникаций, в которых имеет место ориентация на Другого. По поводу же «затемнения подлинного смысла права» – речь впереди.

В.С. Библер, по большому счету, отождествлял диалог именно с рефлексией, «внутренней речью» как источником полифонии авторского самосознания. «Библером везде утверждается один тип отношения – диалогический, и этим как бы решается все: диалог и внутри авторского самосознания, и между автором и героем другого автора, и между авторами, и между автором и героем другого автора, и между автором и исследователем и между “культурами” и между всеми сферами культуры, и между типами логик, и между формами со знания и т. д. По Библеру, все эти “голоса” встречаются (могут встречаться) во внутреннем едином пространстве полифонического авторского самосознания. Поскольку же доминирующий статус отводится авторскому самосознанию, в центр выдвигается “главный” в этом пространстве диалог – внутренняя речь». – Гоготишвили Л. А. Автор и его ролевые инверсии (к сопоставлению подходов В. С. Библера и М. М. Бахтина) // Владимир Соломонович Библер / Под ред. А. В. Ахутина, И. Е. Берлянд. М., 2009. С. 217.

Гоготишвили Л. А. Указ. Соч. С. 203. В этом обнаруживается связь идей В. С. Библера и «раннего» Э. Гуссерля.

См. подробнее: Холквист М. Услышанная неслышимость: Бахтин и Деррида // Бахтинский сборник. Вып. 5 / Отв. ред. и сост. В. Л. Махлин. М., 2004. С. 98–100.

Грякалов А. А. Третий и философия Встречи // М. М. Бахтин: pro et contra. Творчество и наследие М. М. Бахтина в контексте мировой культуры. Том II / Сост. и коммент. К. Г. Исупова. СПб., 2002. С. 338.

Первичным актом сознания является отличие (различение) предметов друг от друга и себя от остального мира. В этом собственно и проявляется диалогичность мышления – сопоставить себя с другим, найти сходства и отличия и сопоставить свое поведение с предполагаемым поведением контрсубъекта.

Дж. Лакофф утверждает со ссылкой на Э. Рош, что мышление в целом организовано в терминах прототипов. – Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / Пер. с англ. И. Б. Шагуновского. М., 2004. С. 31.

См. подробнее: Честнов И.Л. Дискурс-анализ как постклассическая парадигма интерпретации права // Юридическая герменевтика в ХХI веке: монография / под общ. ред. Ю.Ю. Ветютнева, Е.Н. Тонкова. СПб., 2016. С. 192–197.

Яусс Г.Р. К поэтике диалогического понимания // Михаил Михайлович Бахтин / Под ред. В.Л. Махлина. М., 2010. С. 153.

Там же. С. 157.

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 305–306.

Яусс Г.Р. Указ. Соч. С. 159–160.

В этом. По мнению Л.А. Гоготишвили, главное различие подходов В. С. Библера и М.М. Бахтина: «Исходное положение общее: внутренняя речь всегда диалогична, но кто мыслится занимающим диалогическую позицию “визави”? У Библеpa эту точку занимает одно из Я в форме насущного “Ты”, Бахтин же, по сути утверждает, что диалог двух Я невозможен без другого в ипостаси “Он”, без вовлеченности в диалог этой ипостаси в ее той или иной форме и с той или иной интенсивностью». – Гоготишвили Л.А. Автор и его ролевые инверсии // Владимир Соломонович Библер. С. 224–225.

Принятие и признание точки зрения другого отнюдь не является гарантией бесконфликтности общественных отношений, но дает возможность (хотя бы потенциальную) для разрешения конфликтов.

Кристева Ю. Слово, диалог и роман // Кристева Ю. Семиотика. С. 46.

Там же. С. 76.

Кристева Ю. Разрушение поэтики // М. М. Бахтин: pro et contra. Том 11. С. 13.

Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994.

Следует иметь в виду, что речь, которой живет общество, включает язык – структуру – и содержание – его наполнение конкретикой смысла говорящим в данное время и в данном месте. – Там же. С. 18 и след.

Там же. С. 55 и след.

Ахиезер A. С. Труды. Т. 2. М… 2008. С. 201, 213.

Автономова Н. С. Открытая структура. С. 199. Л.А. Гоготишвили называет их формами некритического смешения «я» и «другого»: «Исходя из утверждаемо им положения, что в истории господствовала монистическая идея “человека вообще”, не учитывающая принципиальный персонологический дуализм бытия, Бахтин выделил два предела в понимании такого “человека вообще”: с установкой на преобладание “я” (“другой” имманентизирован в “я”, “другой” – это “я”, такой же, как “я”) и, соответственно, с установкой на преобладание “другого” (“я” поглощено “другим”, “я” – такой же как другой)». – Гоготишвили Л.А. Варианты и инварианты М. М. Бахтина. С. 103.

Об интерпелляции – механизме «окликания», превращающего человека в безличностный субъект – см.: Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses (Notes towards an investigation) // Mapping Ideology. London, 1994. P. 130–131.

«…мое рассуждение исходит из (следующих – И.Ч.) посылок: структура не только не исключает творческого акта, “открытого произведения”, но даже в известном смысле является его условием. Все “неструктурное” существует потому, что существует “структура”, оно возможно потому, что структура открыта. Тем самым я утверждаю жизнеспособность открытой структуры… Открытая – значит незамкнутая, не предопределенная, разомкнутая ко всему, что не структурно (а ипостасей неструктурного может быть бесчисленное множество). Слово “открытая” имеет и еще один ценный смысл: оно предполагает, что структура не есть чистое изобретение, не имеющее отношения к реальности: скорее она “открывается” нам в предмете или, по крайней мере, соотносится – сколь угодно сложным образом – с тем, что имеет отношение к предмету, а не является лишь порождением фантазии». – Автономова Н.С. Открытая структура: Якобсон – Бахтин – Лотман – Гаспаров. М., 2009. С. 9, 12. Можно полностью согласиться с выводом известного филолога-философа, что «мысль о структуре претерпела в гуманитарной науке XX века различные превращения: структура подчас воспринималась как догматическая сущность, вопреки обновляющему содержанию и потенциалу идеи, понятия и методов анализа структур, которые в разных формах разрабатывались во всем мире». – Там же. С. 10.

Внутренний диалог сегодня активно исследуется в психологии самости. Диалогическая самость по мнению Х. Херманса и Х. Кемпена представляет собой динамическое многообразие относительно автономных Я-позиций. Человек как социальное существо и есть множество Бахтинских «голосов» или Я-позиций, или социальных ролей (в юриспруденции – правовых статусов). Внешние обстоятельства, интерпретируемые актором, вынуждают его актуализировать ту или иную – в зависимости от ситуации – Я-позицию. При этом всегда внутренняя позиция дополняется внешней – интериоризируемой значимой информацией. В общем и целом, самость (Я) представляет собой динамическую систему, которая состоит из множества Я-позиций, находящихся между собой в процессе диалогического взаимодействия. – Hermans H. J. M., Kempen H. J. G. The dialogical self: Meaning as movement. San Diego, 1993.

Махлин В. Л. В зеркале неабсолютного сочувствия // М. М. Бахтин: pro et contra. Том 11. С. 307.

Именно так, похоже, понимает диалог В.В. Сорокин, который пишет: «He отвергая роль диалога в правовой сфере вообще, в вопросе правопонимания возможности диалога приходится признать непродуктивными, ведь истина не формируется путем взаимного ной позиции, заключения сделки и т. п.». – Сорокин В.В. Понятие и сущность права в духовной культуре России. М., 2007. С. 63.

«Целевая доминанта ранней бахтинской философии, – пишет Л. А. Гоготишвили, – ее, говоря кантовским языком, регулятивная идея может быть с некоторой долей условности обозначена как поиск критериев для обособления “нравственной реальности”, т. е. того вида бытия, который, по Бахтину, единственно есть, но с другой стороны – еще не был реально “дан” в истории культуры, а был лишь ей “задан” в качестве одновременного истока и цели». – Гоготишвили Л. А. Варианты и инварианты М. М. Бахтина // М. М. Бахтин: pro et contra. Том 11. С. 100–101.

См.: Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 152.

В этой связи симптоматично заявление Л.А. Гоготишвили, что «монологизм у Бахтина не антоним диалогизма, а его разновидность». – Гоготишвили Л.А. Автор и его ролевые инверсии. С. 209.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 352, 364.

Бахтин М. М. 1961 год. Заметки // Бахтин М.М. Собр. Соч. Т. 5. М., 1997. С. 351. И продолжает: «Диалогическая природа сознания, диалогическая природa самой человеческой жизни. Единственно адекватной формой словесного выражения подлинной человеческой жизни является незавершимый диалог. Жизнь по природе своей диалогична. Жить – значит участвовать в диалоге – вопрошать, внимать, ответствовать, соглашаться и т. п.». – Там же.

Именно в этом – переходе от структуры к действию – видит значение «диалогизма» как «логики становления» Ю. Кристева. – Кристева Ю. Семиотика. С. 80.

Поляков А. В. Коммуникативные стратегии современной теории права // Российский ежегодник теории права. № 4. 2011/ Под ред. д-ра юрид. наук A.B. Полякова. СПб., 2012. С. 6.

По мнению А.В. Полякова, современная теория права не может ответить на вопрос «Что есть право?» без ответа на вопрос «Что есть человек?». – Поляков А. В. Нормативность правовой коммуникации // Известия вузов. Правоведение. 2011. № 5. С. 27, 30–31.

Ментальные образования или ментефакты в современной психолингвистике включают в свой состав знания, концепты и представления, а последние, в сою очередь, прецедентные феномены, артефакты, духи, стереотипы. – См.: Красных В. В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М., 2003. С. 157.

Самость – это такой способ поведения (в том числе, в юридической сфере), который предполагает его признание социально значимым Другим и ответственность перед ним. – См. подробнее: Рикер П. Справедливое. М., 2005.

Кристева Ю. Разрушение поэтики. С. 31.

Собственно, и идентичность, по утверждению П. Рикера, диалогична: «… самость формирует свою идентичность только в структуре отношении, где диалогическое измерение преобладает над монологическим…». – Рикер П. Справедливое. С. 16.

Рикер П. Я – сам как другой. М., 2008. С. 172.

В этой связи необходимо напомнить об отличиях диалога от диалектики, которая, по справедливому утверждению Ю. Кристевой, предполагает триаду, где борьба и проекция (переход) не выходят за пределы аристотелевой традиции, основанной на субстанции и причине. Диалогизм замещает эти концепты, вбирая их в понятие отношения, и не предполагает перехода, но вместо гармонии предполагает идею разрыва (оппозиции, аналогии) в качестве способа трансформа». – Кристева Ю. Семиотика. С. 96.

Там же. С. 363.

При этом она оговаривается «…как правило характеризуют».

Исаева Н. В. Правовая идентичность (теоретико-правовое исследование): монография. М., 2013, С. 15, 15.

Как утверждает Ч. Тейлор, идентичность определяется приписыванием чему-либо значения, формируемого интериоризацией системы ценностей. Поэтому идентичность «фундаментально связана» с моральной ориентацией: мы осознаем себя через позиционирование к моральным категориям, прежде всего, по отношению к добру и злу. Идентичность создается «в сети диалогов», которые происходят в сообществах как носителях моральных категорий и классификаций. – Taylor C. Sources of the Self: The Making of Modem Identity. Cambridge, 1989. P. 105, 39.

Так, например, выполнение соответствующих действий, предусмотренных должностной инструкцией, превращает человека в должностное лицо как субъект права.

Восприятие текста (в том числе и правового) реципиентом включает следующие этапы: физическое восприятие текста; соотнесение с конситуацией, контекстом (в широком смысле); соотнесение с фондом знаний, пресуппозицией; интеллектуально-эмоциональное восприятие текста, осознание смысла текста, его концепта. – Красных В.В. Указ. Соч. С. 149. В то же время в любом социуме существует определенное количество типизированных ситуацией, более или мене регулярно воспроизводимых широкими народными массами. Об этом подробнее речь пойдет ниже.

Esser H. Die Definition der Situation // Koelner Zeitschrift fuer Soziologie und Sozialpsychologie. 1996. Jg. 48. Heft 1. S. 3. Определение ситуации – это более или менее ясное понимание условий и осознание установок, – пишут У. Томас и Ф. Знанецкий. – Thomas W.I. Znaniecki F. Methodological Note // The Polish Peasant in Europe and America. Vol. I / Ed. by W.I. Thomas, F. Znaniecki. N.-Y., Chicago, 1927. Цит. по: Esser H. Die Definition der Situation //Koelner Zeitschrift fuer Soziologie und Sozialpsychologie. 1996. Jg. 48. Heft 1. S. 5.

Ситуация реальна по своим последствиям настолько, насколько она определяется как реальная, – гласит знаменитая «теорема» У. Томаса. См.: Thomas W.I. Die Methodologie der Verhaltensstudie // W.I. Thomas. Person und Sozialverhalten / Hrgs. E.H. Volkart. Neuwied – Berlin, 1965. S. 114. Субъективное определение ситуации, отмечает Х. Эссер, означает «обрамление» ситуации в одном главном аспекте, с точки зрения одного императива, одной представляющейся доминантной «модели» дальнейшего ее протекания. Только в этих актуализированных и господствующих надо всем остальным рамах происходит затем отбор собственно действия. – Esser H. Op. Cit. S. 5.

Исключение составляют работы А.В. Полякова.

Не в последнюю очередь сложность оценки контрсубъекта коммуникации, его действий и экспектаций обусловлена «бесконечностью поиска мотивов действия»: «…поиски мотивов действия бесконечны, так как цепь мотиваций теряется в тумане неисчислимых связан психоанализ». – Рикер П. Я-сам как другой. С. 122.

Рикер П. Я – сам как другой. М., 2008. С. 121.

Г. Харт в связи с этой проблемой в свое время предлагал (и предполагал) сформулировать язык переходной формы, атрибутирующий права. – Hart H.L.A. The Ascription of Responsibility and Rights // Proceedings of the Aristotelian Society. № 49. 1948. P. 171–194.

Рикер П. Указ. Соч. С. 129.

Отсюда возникает проблем ответственности без вины или объективного вменения, которая требует отдельного специального обсуждения.

Думаю, что, несмотря на процессы «сегментаризации» современного сложно-структурированного социума, референтность как таковая и референтные группы как носители этого качества не исчезли, но их стало гораздо больше и их стало гораздо сложнее выявлять, тем более, что их действие проявляется на уровне бессознательного. В то же время их отсутствие превратило бы современное пусть и неустойчивое общество в аномию. Подробнее о том, что они собой представляют и можно ли говорить сегодня об «обществе» как социологическом понятии будет сказано ниже.

В этой связи уместным представляется привести мнение А. Макинтайра о том, что не существует теоретически нейтральной, дотеоретической основы, позволяющей рассудить спор конкурирующих мнений, особенно в области морали. – MacIntyre A. Three Rival Versions of Moral Inquiry: Encyclopaedia, Genealogy and Tradition. London, 1990. P. 173.

См.: Чукин С. Г. Плюрализм, солидарность, справедливость. К проблеме идентичности философско-правового дискурса в ситуации постмодерна. СПб., 2000. С. 248 и след.

Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эпоху. М., 2003. С. 92. Заметим, что в ФРГ существуют отдельные группы (а не отдельные индивиды), отличающиеся особым правовым статусом. Так, например, государство в ФРГ занимая в принципе нейтральную позицию, тем не менее поддерживает связи с религией и оказывает ей прямую или косвенную помощь, одинаково относясь к официально зарегистрированным конфессиям. – Рулан Н. Исторические введение в право. М., 2006. С. 548–549.

Там же. С. 93.

Рулан Н. Указ. Соч. С. 556–557.

Во Франции нация понимается как воля к совместному проживанию – «ежедневный плебисцит», благодаря которому удается подняться выше частных разногласий. Поэтому Конституция Франции отрицает происхождение как основу нации и вытекающую отсюда дискриминацию. – Там же. С. 572–573.

Там же. С. 592 и след. При этом Н. Рулан отмечает, что французское законодательство в этом вопросе находится в противоречии с международным правом, «которое в течение последних двадцати лет стало более открытым к правам коренных народов, и потому время от времени она (Франция) навлекает на себя его санкции». – Там же. С. 596.

Поэтому «как отдельная личность, каждый представитель коренного населения имеет право на уважение местных особенностей в рамках, установленных французским правом, но они не могут составлять подмножества внутри нации». – Рулан Н. Указ. Соч. С. 595.

Там же. С. 563.

«Главная суть требования того или иного права… состоит в том, что индивид имеет основания требовать защиты от большинства, пусть даже в ущерб общим интересам». – Дворкин Р. О правах всерьез. М., 2004. С. 206.

Walzer M. Spheres of Justice: A Defense of Pluralism and Equality. Oxford, 1983.

В этой связи антиномия личность – социальная группа (и, соответственно, права личности и права коллективного образования) представляется мнимой, так как личность и социальная группа взаимообусловливают, взаимодополняют друг друга. Более того, закрепление в норме права особого статуса автоматически делает его безличностной, «неединичной» категорией, так как норма права по определению распространяется на неопределенный круг лиц. Поэтому норма права сама по себе очерчивает группу лиц, которые соблюдая, исполняя или используя ее, превращаются в юридическую групповую категорию (например, учащихся, военнослужащих и т. д.).

Бибик О.Н. Введение в культурологию уголовного права: монография. – М., 2012. – С. 187.

Там же.

Coleman D. L. Individualizing Justice through Multiculturalism: The Liberals’ Dilemma // Columbia Law Review. Vol. 96. 1996. No. 5. Другие примеры «преступлений, обусловленных культурой» и «культурно обоснованной зашиты от уголовного преследования», см.: Бибик О.Н. Указ. Соч. С. 190–247. Об учете культурных особенностей в российском уголовном праве см.: Там же. С. 222–247.

Там же. С. 117.

Цит. по: Etzioni A. Sovereignty as responsibility // Orbis. Oxford, 2006. Vol. 50, № 1. P. 71–73.

Ibid. P. 74–82.

Бибик О.Н. Указ. Соч. С. 221.

Именно такс трактовался термин «мультикультурализм» изначально – в конце 80-х гг. ХХ в., когда он возник: «…уважение большинства к меньшинствам, равный статус различных культурных традиций, право индивидов на выбор собственной идентичности». – Малахов В. «Скромное обаяние расизма» и другие статьи. М., 2001. С. 29. Совсем не обязательно понимать мультикультурализм как эссенциализм, т. е. признание культурных различий как всегда-уже-данных (именно так трактует мультикультурализм как тип дискурса и идеологии В. Малахов. – Малахов В. Понаехали тут… Очерки о национализме, расизме и культурном плюрализме. М., 2007. С. 158.) В духе «постмодернистского» мультикультурализма вполне уместна его трактовка как конструктивистского или конструируемого мультикультурализма.

Если начальный – «оптимистический» – этап мультикультурализма был ориентирован на сближение культур (культур меньшинств с доминирующей культурой), то сегодня – с 90-х гг. ХХ в. – наблюдается радикализация инаковости. «Если раньше индивиды, принадлежащие этническим и культурным меньшинствам, скорее противились выделению себя в особую группу, то теперь они подчеркивают свою особость. Если афроамериканцы 50-х из кожи вон лезли, чтобы стать неотличимыми от соотечественников англосаксонского происхождения, то в 80-е колоссальную силу набирает тенденция black is beautiful. Если вплоть до конца 70-х иммигранты из Азии и Латинской Америки предпочитали «стушеваться» и активно вовлекались в процесс ассимиляции, то с середины 80-х они энергично и даже агрессивно подчеркивают свою культурную несхожесть с большинством американского населения. Происходит демонстративный возврат к прежней, “до-иммигрантской” идентичности». – Малахов В. «Скромное обаяние расизма» и другие статьи. М., 2001. С. 25.

Бибик О. П. Культурная обусловленность уголовного наказания: монография. М., 2013. С. 134.

В этой связи уместно привести высказывание С. Бенхабиб: «…культура … не является данностью, а формируется и меняется с течением времени через обычаи. Культуры не выступают целостностями с четко обозначенными границами; они представляют собой смысловые сети, вновь и вновь переопределяемые через слова и дела своих носителей». – Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М., 2003. С. XXXV.

«Последние тридцать лет особое внимание философов фокусируется на теме “Познание и язык”, которая грозит даже поглотить собой всю эпистемологическую проблематику», – пишет И.Т. Касавин. – Касавин И.Т. Текст. Дискурс. Контекст. Введение и социальную эпистемологию языка. М., 2008. С. 7. И продолжает: «Язык – ключевой объект при анализе человеческого мира во всей его полноте, о каких бы социально-гуманитарных науках ни шла речь. Всякий исследователь социокультурной реальности и сознания вынужден быть отчасти лингвистом». – Там же. С. 93.

Уайтхед А. Н. Символизм. Его смысл и воздействие. Томск, 1999. С. 18–19.

Если какое-либо явление фактически существует, но о нем ничего не известно сегодня живущим людям, то его в социальном смысле нет.

Реальность, по мнению В.П. Руднева, есть знаковая система, т. к. мы не можем воспринимать реальность, не пользуясь системой знаков. – Руднев В.П. Прочь от реальности: исследования по философии текста. М., 2000. С. 180. В другой работе он утверждает: «Мне представляется, что реальность есть не что иное, как знаковая система, состоящая из множества знаковых систем разного порядка, то есть настолько сложная знаковая система, что ее средние пользователи воспринимают ее как незнаковую. Но реальность не может быть незнаковой, так как мы не можем воспринимать реальность, не пользуясь системой знаков. Поэтому нельзя сказать, что система дорожной сигнализации – это знаковая система, а система водоснабжения – незнаковая. И та и другая одновременно могут быть рассмотрены и как системы вещей, и как системы знаков». – Руднев В.П. Реальность как ошибка. М., 2011. С. 12.

Об этом подробно и обстоятельно написано в чрезвычайно содержательной работе М.В. Байтеевой. – Байтеева М.В. Язык и право. Монография. Казань, 2013.

В статье «Грамматист и его язык» (1924 г.) Э. Сэпир пишет о том, что языки являются культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психологических процессов, относящихся к интуитивному уровню. – См.: Сэпир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 225.

Уорф Б. Наука и языкознание (О двух ошибочных воззрениях на речь и мышление, характеризующих систему логики, и о том, как слова и обычаи влияют на мышление) // Зарубежная лингвистика. 1. М., 1999. С. 97–98.

По мнению Ю. Кристевой, человеческая вселенная – это знаковая вселенная. – Кнабе Г.С. Семиотика культуры: Конспект учебного курса. М., 2005. С. 52. «Если семиотическое описание предстает как универсальный язык переживаемой действительности, т. е. культуры, то сама культура предстает как система знаков и знаковых смыслов, как семиотический текст». – Там же. С. 53.

С. Н. Касаткин, предлагающий переформулировать юридическую догматику на основе анализа словоупотребления, пишет: современная социогуманитаристика «не позволяет (без специальных оговорок и допущений) рассматривать социальный мир (право) как систему вещей, имеющих самодостаточную объективную сущность, границы, свойства, а язык – как совокупность закрепленных за ними знаков-указателей с фиксированным значением. Социальность здесь совместно создаваемое и воспроизводимое людьми «поле» смыслов, ценностей, норм, конструируемых и манифестируемых посредством языка, «языковых игр», которые «встроены» в институты и практики сообщества и выступают «ключами» к их «обостренному восприятию». /…/Язык есть не столько внешняя дескрипция, сколько фундаментальная и неразрывная часть социальных миров/полей. Отсюда, говорить об описании здесь можно только условно: социальность непонятна и невозможна вне своего описания (означивания, номинации), она существует как производство и воспроизводство описаний, их принятие и вменение, конкуренция, борьба за них; давая описания мы в определенном смысле соучаствуем в создании, продлении, изменении социального. /…/В этом плане само право – постольку, поскольку мы носим его к миру социального – невозможно и непонятно вне языка, вне некоего смыслового поля, герменевтической перспективы, оно само есть определенный смысловой конструкт, лингвистическая единица, правило и практика, определенная языковая игра; история права есть опыт становления и обособления систем словоупотребления, а осмысление права является постижением специфики и механизма действия его языка. Соответственно, та или иная правовая теория – если ее рассматривать в качестве разновидности социальной теории – по отношению к своему объекту выступает конструкцией второго порядка, интерпретацией интерпретации, своеобразным метаязыком. При этом создаваемая теория не существует как привилегированная и внешняя по отношению к лингвистической практике сообщества, но также в той или иной степени «включается» в нее, обновляя и изменяя последнюю, выступая еще одной разновидностью языковой игры, действующей наряду с другими, конкурирующими с ним формами словоупотребления». – Касаткин С.Н. Юриспруденция и словоупотребление. Проект юридической догматики // Юриспруденция в поисках идентичности: сборник статей, переводов, рефератов / Под общ. ред. С. Н. Касаткина. Самара, 2010. С. 12–13.

См.: Петренко В.Ф. Основы психосемантики: Учеб. пособие. М., 1997. С. 19.

Там же. С. 14.

Не случайно В.Ф. Петренко подчеркивает «двойственный характер» значений: «…они общественны по своей природе, но могут существовать лишь в сознании отдельных индивидов, и для психолога представляет интерес именно «присвоение» субъектом общественно выработанных значений, формы их существования в индивидуальном сознании». – Там же. С. 57.

В этой связи возникает принципиально важная и сложная проблема – соотношение использования юридических терминов юристами и обывателями. Об этом, в частности, пишет М.В. Байтеева. – Байтеева М.В. Указ. Соч. С. 120.

Смыслом предложения (sensus verbatum) выступает то, чем выступает “говорение” в сознании; т. е. мысль, выраженная в словах, – пишет В.М. Байтеева со ссылкой на Г. Фигала. – Байтеева М.В. Указ. Соч. – С. 16. В другом месте она пишет: «С точки зрения феноменологии, представления о том, что такое право и как себя правильно вести, должны быть, прежде всего, самостоятельно осмыслены субъектом. В случае коммуникации речь идет, по крайней мере, о двух сторонах отношений, занятых таким осмыслением. Как уже отмечалось, в феноменологии любое «значение» осмысляется в рефлексивной, обратной связи представления в сознании. Опыт разных субъектов выступает предпосылкой общего восприятия, что выражается через интерсубъективность». – Там же. С. 36.

Там же. С. 113.

Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000. С. 313.

А.С. Александров, например, безапелляционно заявляет: «Heт никаких начал права (ни объективных, ни субъективных), нет никакой реальности «объективного права», кроме текста, смысл которого принадлежит всем». – Александров А. С. Текст закона и право // Классическая и постклассическая методология развития юридической науки на современном этапе. Сборник научных трудов. Минск, 2012. С. 127.

Прав А.В. Поляков, утверждающий: «Все, что мы можем без противоречий и с очевидностью мыслить о праве, наблюдая и анализируя те явления, которые в разных обществах связывают со словом «право» (и всеми его аналогами), неизменно будет выводить на человека и его поведение. Право непосредственно связано с поведением человека, видоизменяет, ограничивает, определяет его рамки и дает тем самым возможность каждому субъекту права действовать, рассчитывая на достижение определенного результата». – Поляков А.В. Коммуникативный подход к праву как вариант классического правопонимания // Классическая и постклассическая методология развития юридической науки на современном этапе. Сборник научных трудов. Минск, 2012. С. 21.

В широком смысле лингвистика выступает частью семиотики – науки о знаках. Однако в силу специализации можно говорить о различии собственно семиотического и соответственно лингвистического подходов.

Александров А.С. Введение в судебную лингвистику. Н.-Новгород, 2003. С. 5.

Там же. С. 31.

Александров А. С. Что такое «судебная лингвистика» и каково ее отношение к научной догме уголовного процесса // Школы и направления уголовно-процессуальной науки / Под редакцией А. В. Смирнова. СПб., 2006. С. 75.

Александров А.С. Текст закона и право. С. 120.

Соболева А.К. Топическая юриспруденция. М., 2001.

Там же. С. 10.

«Топосы (общие места аргументации) – это всеми разделяемые положения или мнения, которые диктуются в каждом конкретном обществе существующими в данный исторический отрезок времени культурными ценностями». – Соблева А.К. Риторическая герменевтика и интерпретация текстов права // Риторика. 1997 № 1 (4). С. 109.

См.: Соболева А.К. Топика и аргументация в юридических текстах (на материале текстов судебных решений Конституционного Суда РФ, Конституционного Суда ФРГ и Верховного Суда США) //Автореф. дисс…. канд. филолог. наук. М., 1998. С. 7.

Соболева А.К. Теодор Фивег и его книга «Топика и юриспруденция: к опросу об основном методе исследований в праве» // Риторика. 1997 № 1 (4). С. 93.

Исаев И. А. Теневая сторона закона. Иррациональное в праве: монография. М., 2012. С. 3.

Поляков А.В. Коммуникативная концепция права (генезис и теоретико-правовое обоснование) // Диссертация на соискание ученой степени доктора юридических наук в виде научного доклада. СПб., 2002. С. 54.

Байтеева М.В. Указ. Соч. С. 58.

Там же. С. 66.

Там же. С. 108–109.

Там же. С. 138 и след.

Там же. С. 142.

Кабрияк Р. Кодификации. М., 2007. С. 167–169.

Там же. С. 176–177.

«Тот факт, что нормативная система является (нормативно) полной в том смысле, что она разрешает любой возможный случай (как родовой, так и индивидный), не исключает возможности пробелов в распознавании (пробелы в знании устраняются в рамках судебной практики благодаря презумпциям). Всегда существует возможность того, что возникнет индивидный случай, который будет невозможно однозначно классифицировать. Но это не значит, что такой случай не будет разрешен системой; нам может быть известно, что случай разрешен без знания того, как он разрешен». – Альчуррон К.Э., Булыгин Е.В. Нормативные системы // Российский ежегодник теории права. Вып. 3. 2010. СПб., 2011. С. 336. «Пробельность, – пишет М.В. Антонов, – это неотъемлемая черта права, которая объясняется тем, что не все жизненные случаи можно охватить с помощью правовых норм». – Антонов М.В. Право в аспекте нормативных систем // Российский ежегодник теории права. Вып. 3. 2010. СПб., 2011. С. 305.

Правоприменение: теория и практика / Отв. ред. Ю.А. Тихомиров. М., 2008. С. 43–44.

Ганс Кельзен: чистое учение о праве, справедливость и естественное право / Пер. с нем., англ., фр.; Сост. и вступ. ст. М.В. Антонова. СПб., 2015. С. 193.

Так понимается норма права К.Э. Альчурроном и Е.В. Булыгиным. – Антонов М.В. Право в аспекте нормативных систем // Российский ежегодник теории права. Вып. 3. С. 301.

«Так называемый постулат герметической (или необходимой) полноты права – а он представляет собой юридическую версию того же самого логического постулата – необоснован в утверждении о том, что любая правовая система является полной. /…/ Из того, что правовые системы являются гипотетическими, следует, что ни одна правовая система не может быть абсолютно замкнутой»./…/ О полноте как свойстве нормативной системы можно говорить только применительно к контексту множества обстоятельств или случаев и множеству деонтически квалифицированных действий./…/Поэтому нормативная полнота – не более, чем идеал, к которому нормативные системы должны стремиться, идеальное правило. – Альчуррон К.Э., Булыгин Е.В. Указ. Соч. С. 314, 424, 402, 444. Об иллюзии правовой определенности писал и Г. Кельзен. – Ганс Кельзен: чистое учение о праве, справедливость и естественное право / Пер. с нем., англ., фр.; Сост. и вступ. ст. М.В. Антонова. СПб., 2015. С. 194–195.

Ван Хук М. Право как коммуникация // Российский ежегодник теории права. Вып. 1. С. 409, 412–413.

Харт Г.Л.А. Понятие права. СПб., 2007. С. 130. Р. Алекси называет это «неопределенностью»: «Таким образом, можно говорить о «зоне неопределенности» позитивного права, которая в той или иной степени присутствует в каждой правовой системе. Случай юридической практики, попадающий в зону неопределенности позитивного права, можно назвать «сложным случаем или сложным судебным делом»». – Алекси Р. Понятие и действительность права. С. 87.

Автономова Н.С. Открытая структура. С. 267.

Цитирует Ю.М. Лотмана Н.С. Автономова. – Там же. С. 256.

Так, вряд ли кто-либо будет отрицать наличие разделения властей в президентской республике, парламентской и смешенной. Но при этом очевидно, что разделения властей так разные.

М.В. Антонов, комментируя идеи Г. Кельзена, утверждает: «…силлогизм, дедукция и другие методы логики, с точки зрения Г. Кельзена неприменимы для объектного языка права – норм, устанавливающих обязательное поведение, но вполне могут использоваться в метаязыке, т. е. в теории права (учении о праве) – при описании права, норм и других элементов правовой реальности. Поэтому, описывая правопорядок в виде логически последовательной системы и в то же время говоря о невозможности применения логики для o6ъяснения механизма применения и создания права, ученый не впадал в противоречие /…/ С этой точки зрения содержание решения суда невозможно дедуцировать из закона, равно как содержание конкретного закона – из конституции; на каждой ступени правоприменения продолжается творческое конструирование норм права, причем акторы остаются свободны в конкретизации содержания норм». – Антонов М.В. Об основных элементах чистого учения Г. Кельзена о праве и государстве // Правовая коммуникация и правовые системы / Отв. Ред. Ю.Л. Шульженко, Н.В. Варламова. М., 2013. С. 176, 177.

Необходимо заметить, что понятие «дискурс» является весьма неоднозначным. «В современной философии, – пишет А.П. Огурцов, – можно выделить несколько трактовок дискурса, которые объединены стремлением понять связность и целостность рассуждений, не сводимых к отдельным пропозициям. … В центре внимания лингвистов оказались проблемы дискурса, понятого как сложное коммуникативное явление, включающее помимо текста и ряд внелингвистических факторов (установки, цели адресатов, их мнения, самооценки и оценки другого). Итак, первая трактовка дискурса заключается в понимании его как надфразовой и нелинейной целостности, представленной в речевых актах, текстах, диалогах. Основная линия в трактовке дискурса состояла в отождествлении дискурса и текста в его социокультурном контексте. Из этого отождествления выросла лингвистика текста. … Но существуют и иные трактовки дискурса. В 1969 г. М. Пеше разрабатываеттеорию дискурса на основе учения об идеологии и идеологических формациях Л. Альтюссера. Здесь дискурс отождествляется с идеологией, с идеологическими клише. В 1975 г. П. Серио проводит анализ советского политического дискурса как выражение особой, советской ментальности и обезличенной идеологии. … Помимо этих интерпретаций существует трактовка дискурса как коммуникативного речевого акта, в котором достигается понимание смысла того, что высказал говорящий. … Фуко в “Археологии знания” разработал широкое и обобщенное учение о дискурсивной формации как условии функционирования специфических дискурсивных практик со своими правилами, концептами и стратегиями. Все гуманитарное знание мыслится им как археологический анализ дискурсивных практик, коренящихся не в субъекте познания или деятельности, а в анонимной воле к знанию, систематически формирующей объекты, о которых эти дискурсы говорят. … Проведение принципиального различия между дискурсом и текстом связано со школой дискурсного анализа Т. А. ван Дейка. Текст был понят как абстрактная формальная конструкция, задающая возможности для реализации и актуализации в дискурсе в определенном социокультурном контексте и в связи с экстралингвистическими факторами (установки, мнения, знания, цели адресата др.). Дискурс трактуется как сложное коммуникативное событие и одновременно как связная последовательность предложений, которые анализируются с точки зрения лингвистических кодов, фреймов, сценариев, установок, моделей контекста, социальных репрезентаций, организующих социальное общение и понимание». – Огурцов А.П. Новые техники анализа научного знания // Философия науки: двадцатый век: Концепции и проблемы: В 3 частях. Часть первая: Философия науки: исследовательские программы. СПб., 2011. С. 491–494. Более того, в разных контекстах – странах и областях знаний – термин «дискурс» понимается по-разному. – См.: Автономова Н.С. Открытая структура. С. 405–407.

Fairclough N. Critical discours analysis and the marketization of public discourse: the universities // Discourse and Society. 1993. Vol. 4 (2). P. 166.

Р. Вудак выделяет следующие принципы критического дискурс-анализа: 1) Критический дискурс-анализ рассматривает лингвистический характер социальных и культурных процессов и структур. 2) Он исследует власть в дискурсе и власть над дискурсом; 3) Общество и культура диалектически связаны с дискурсом – они формируются дискурсом и в то же время конституируют дискурс. Каждый отдельный пример применения языка воспроизводит или трансформирует общество и культуру, включая отношения власти. 4) Использование языка может быть идеологическим. Чтобы определить это, необходимо проанализировать тексты и исследовать их интерпретацию, восприятие и социальное влияние. 5) Дискурсы носят исторический характер, их можно рассматривать только в контексте. 6) Связь между текстом и обществом не прямая, а опосредована социо-когнитивно. 7) Критический дискурс-анализ подразумевает систематическую методологию и связь между текстом и его социальными условиями, идеологиями и отношениями власти. Интерпретации всегда динамичны и открыты для новых контекстов и новой информации. 8) Дискурс – это форма социального поведения. – Woodak R. Disorders of Discourse. London, 1996. P. 17–20.

Ван Дейк Т. А. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации. – М., 2013. С. 13.

Там же. С. 18.

По мнению Т. ван Дейка, «не существует “одного” дискурс-анализа как некого метода, так же как и не существует “одного” социального или когнитивного анализа. Как ДИ, так и КДИ располагают большим количеством разных методов изучения в зависимости от целей исследования, природы изучаемого объекта, интересов и квалификации исследователя и других параметров исследовательского контекста». – Там же. – С. 19–20.

Fairclough N. Critical discours analysis and the marketization of public discourse: the universities // Discourse and Society. 1993. Vol. 4 (2).

Александров А.С. Введение в судебную лингвистику. Н.-Новгород, 2003. С. 16.

Александров А.С. Диспозитив доказывания и аргументации // Российский ежегодник теории права. – Вып. 1. 2008. СПб., 2009. С. 474

Там же. С. 492–493.

Александров А.С. Что такое «судебная лингвистика» и каково ее отношение к научной догме уголовного процесса // Школы и направления уголовно-процессуальной науки / Под редакцией А. В. Смирнова. СПб., 2006. С.76.

Александров А.С. Текст закона и право // Классическая и постклассическая методология развития юридической науки на современном этапе. Сборник научных трудов. Минск, 2012. С. 123, 125

Алекси Р. Юридическая аргументация как рациональный дискурс // Российский ежегодник теории права. Вып. 1. 2008. СПб., 2009. С. 451.

Там же.

Там же. С. 454–453.

Там же. С. 453.

Fairclough N. Critical discours analysis and the marketization of public discourse: the universities // Discourse and Society. 1993. Vol. 4 (2). Р.137.

К. Шмит по этому поводу заметил, что тот, кто говорит «человечество», тот хочет обмануть, т. е. все выдаваемые за универсальные ценности (права человека, демократия и т. п.) суть средства господства – Schmitt С. Glossarium (1947–1951). Berlin, 1991. S. 76; Он же. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. № 1. С. 54. И. Уоллерстайн заявил еще резче: универсализм – это средство капиталистической эксплуатации третьего мира. – Wallerstein I. Culture as the ideological battleground of the modern world-system // Theory, culture and society. London, 1990. Vol. 7. № 1/3. P. 46. «Узурпация, заключающаяся в факте самоутверждения в своей способности говорить от имени кого-то, – это то, что дает право перейти в высказываниях от изъявительного к повелительному наклонению» – утверждает П. Бурдье. – Бурдье П. Делегирование и политический фетишизм // Социология политики. М., 1993. С. 247.

«Основа закона есть не что иное, как произвол», – Бурдье П. За рационалистический историзм // Социологос постмодернизма. М., 1996. С. 15.

Harre R. Social Being. 2nd end. Oxford, 1993; Latour B. When things strike back: a possible contribution of “science studies” to the social science // British Journal of Sociology. 2000. Vol. 51. № 1. Об этом же, в принципе, пишет Я.И. Гилинский применительно к конструированию девиантности: «Общество «конструирует» свои элементы на основе некоторых онтологических, бытийных реалий. Так, реальностью является то, что некоторые виды человеческой жизнедеятельности причиняют определенный вред, наносят ущерб, а потому негативно воспринимаются и оцениваются другими людьми, обществом». – Гилинский Я.И. Конструирование девиантности: проблематизация проблемы (вместо предисловия) // Конструирование девиантности / Монография. Составитель Я. И. Гилинский. СПб., 2011. С. 10–11.

Lacklau E. New Reflections on the Revolution of Our Time. London,1990. Р. 160.

«Институты, – пишет классик неоинституциональной экономики Д. Норт, – это “правила игры” в обществе, или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимодействие между людьми. Следовательно, они задают структуру побудительных мотивов человеческого взаимодействия – будь то в политике, социальной сфере или экономике. Институциональные изменения определяют то, как общества развиваются во времени, и таким образом являются ключом к пониманию исторических перемен». – Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997. С. 17. В другом месте он пишет: «Институты невозможно увидеть, почувствовать, пощупать и даже измерить. Институты – это конструкции, созданные человеческим сознанием». Там же. С. 137.

По большому счету, все, что в обществоведении понимается под социальными структурами, и есть социальные представления, реализуемые в массовых многократно повторяющихся практиках людей.

Psychologie Sociale. Ed. by S. Moskovici. Paris, 1984. P. 360. В другой работе он пишет: под социальным представлением мы подразумеваем набор понятий, убеждений и объяснений, возникающих в повседневной жизни по ходу межличностных коммуникаций. В нашем обществе они являются эквивалентом мифов и систем верований традиционных обществ; эквивалентом мифов и систем верований традиционных обществ; их даже можно назвать современной версией здравого смысла. – Moskovici S. On Social representations // Social cognition: Perspectives on everyday understanding / Ed. by P.J. Forgas. London, 1981. P. 181.

Начиная с работ Ж.-К. Абрика, в структуре социальных представлений принято выделять иконическую матрицу и фигуративное ядро. – Potter J., Litton I. Some problems underlying the theory of social representations // British journal of social psychology. 1985. № 24. P. 81–90. В социальном представлении, согласно Абрику, существует центральное ядро, которое связано с коллективной памятью и историей группы, которое определяет гомогенность группы через консенсус, обеспечивает ее стабильность, выполняет функцию порождения значения социального представления и определяет его организацию. Периферическая система обеспечивает интеграцию индивидуального опыта и истории каждого члена группы, поддерживает гетерогенность группы, она подвижна, несет в себе противоречия, чувствительна к наличному контексту. Она выполняет функцию адаптации социального представления к конкретной реальности, допускает дифференциацию его содержания, предохраняет его центральное ядро. Abric J.-Cl. Central system, peripheral system: their functions and roles in the dynamics of social representations // Papers on social representations. 1993. Vol. 2. № 2. Р. 76.

Московичи С. От коллективных представлений – к социальным // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. № 2. С. 83–96.

Ко всему прочему необходимо проводить различие между представлением о должном и сущем в правовом социальном представлении. С точки зрения должного на первое место в отечественной правовой культуре выходят ценности патернализма, вытекающие из стратегии выживания, свойственной подавляющей части населения страны (судя по данным Левада-Центра). Когда же дело доходит до сущего – предпочтений желательного поведения в конкретной ситуации – на первое место выходит стремление к личному благополучию без всякой ориентации на Другого. Поэтому разобщенность и отсутствие доверия – главные препятствия модернизации экономики, политики и права в нашей стране. – См.: Российская идентичность в условиях трансформации: опыт социол. анализа / [отв. ред. М. К. Горшков, Н.Е. Тихонова]. М., 2005. С. 375; Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997–2002 годов. М., 2004; Гудков Л. Д. Абортивная модернизация. М., 2011; Дубин Б.В. Россия нулевых: политическая культура – историческая память повседневная жизнь. М., 2011; Базовые ценности россиян: Социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы /Отв. ред. Рябов А. В., Курбангалеева Е. Ш. М., 2003. «Высокие» идеи превращаются в мировоззрение через их адаптацию (интерпретацию) массовой культурой. В результате формируются этнические, религиозные и иные социокультурные предубеждения, противопоставления себя Другому, которые и составляют основной массив обыденных социальных представлений.

Psychologie Sociale. Ed. by S. Moskovici. Paris, 1984. P. 32.

Термин инкультурация, введенный в научный оборот одним из наиболее известных американских антропологов сер. ХХ М. Герсковицем, означает включенность человека в культуру, овладение поведением, которое считается в данной культуре правильным. – Herskovits M.J. Acculturation: The study of culture contract. N.Y., 1938.

Правовой статус – это не просто права и обязанности, закрепляемые законодателем за человеком, а фактическая возможность и желаемость их реализации. А это возможно только при наличии правовой идентичности индивида – соотнесении себя с соответствующим статусом.

Olson M. Dictatorship, Democracy and Development // American Political Science Review. 1993. Vol. 87 (3). P. 568.

Breakwell G. M. Social representations and social identity // Papers on social representations. 1993. Vol. 2 (3). P. 196–197.

О легитимности права речь впереди.

См.: Филиппова С.Ю. Инструментальный подход в науке частного права. М., 2013; она же. Инструментальный подход в частном праве: основные положения и критическая оценка опыта применения // Известия вузов. Правоведение. – 2011. № 6. Одним из основоположников данного подхода является крупнейший отечественный цивилист Б.И. Пугинский. См.: Пугинский Б.И. Инструментальная теория правового регулирования // Вестник МГУ. Сер. И. Право. 2011. № 3.

Филиппова С. Ю. Инструментальный подход в науке частного права. М., 2013. С. 28. Такой подход обосновывается тем, что в классической юриспруденции «человек, его потребности, цели, воля продолжают оставаться за рамками исследований, а право (по крайней мере в отраслевых научных работах) предстает как некая константа, объективная данность». – Там же.

Сапун В. А., Шундиков К. В. Инструментальная теория права и человеческая деятельность // Известия вузов. Правоведение. 2013. № 1.

Там же. С. 33–34.

Там же. С. 31–32.

Там же. С. 183–185.

В.А. Четвернин утверждает, что при «социологическом “подходе”, при котором “право” и “правопорядок” отождествляются, право понимается как система социальных норм или институтов (право в целом характеризуется как один из основных социальных институтов), содержание которых может отличаться от официальных, законодательных моделей. Например, каких-то официально предписанных правил в реальности может и не быть и, наоборот, реальные нормы могут и не иметь официального выражения». «Правовые нормы, как и любые социальные нормы (т. е. правила, которым подчиняются социальные взаимодействия) проявляются, во-первых, в самой социальной деятельности, внешне выраженном поведении, во-вторых, в знаковой форме, в авторитетных текстах». «Социальный институт … – устойчивый порядок социальных коммуникаций или социальной деятельности, интеракций, воплощающий в себе те или иные социальные нормы (и соответствующий принцип) и выполняющий определенную функцию». «В формалистической интерпретации правовой институт – это официально принятая модель (образец) социальной деятельности, которая (модель) воспринимается как таковая, т. е. в отрыве от социальной реальности. Напротив, в институционализме – это формализованные и неформализованные правила, которым реально подчиняется социальная деятельность, а модели, которым не соответствует социальная практика, институтами не признаются». – Четвернин В.А., Яковлев А.В… Институциональная теория и юридический либертаризм // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 2. 2009. С. 215–225. В начале ХХ в. об этом же, в принципе, писали Е. Эрлих, «правовые реалисты» США, а в сер. ХХ в. – представители скандинавского правового реализма. «Правовая норма … является перешедшим в действие правовым предписанием в таком виде, в котором оно существует в даже довольно незначительном общественном союзе и может существовать без какой-либо фиксации в вербальной форме». – Эрлих О. Основоположение социологии права. СПб., 2011. С. 95.

Филиппова С. Ю. Инструментальный подход в науке частного права. М., 2013. С. 113.

Там же. С. 56.

Там же. В другом месте читаем: «…правовой целью является я любой мыслимый правовой результат, к которому лицо стремится и который, по его мнению, должен привести к удовлетворению его потребности». Там же. С. 58. Если основное отличие цели от результата состоит в «осознанности», «предвосхищаемости» и «желаемости» результата, то замечу, что «объективная социальная реальность» не существует вне и без социальных и индивидуальных представлений или «субъективной», ментальной стороны. В любом случае изучение правовой деятельности невозможно вне и без анализа результата, к которому она приводит.

Там же. С. 113–114.

Там же. С. 188.

Тимашев Н. С. Рецензия // Эрлих О. Основоположение социологии права. СПб., 2011. С. 670.

Там же. С. 111.

Там же. С. 114. Ср.: «…признанные правом интересы общества находят отражение в правовых нормах…». Там же. С. 110. Т. е. право закрепляет социальные интересы, которые тем самым превращаются в «правовые».

См.: Петренко В.Ф. Психосемантика как направление конструктивизма в когнитивной психологии // Петренко В.Ф. Многомерное сознание: психосемантическая парадигма. М., 2010. С. 158–200; Скребцова Т. Г. Когнитивная лингвистика: Курс лекций. СПб., 2011. С. 22–30. О трансформации и расширении «сферы прагматики» см.: Заботкина В.И. Слово и смысл. М., 2012. С. 13–17.

См. подробнее: Честнов И. Л. Экономический анализ права: теоретико-методологические основания и перспективы научного направления // Честнов И.Л. Постклассическая теория права. Монография. СПб., 2012. С. 574–601.

См. подробнее: Скребцова Т. Г. Указ. Соч. С. 84 – 107.

Справедливость как фундаментальный принцип права (по мнению сторонников юридического либертаризма) не есть некая онтическая данность, она порождается процедурными средствами, конструируется; «справедливое неизвестно заранее» – так интерпретирует Д. Ролза П. Рикер. – Рикер П. Справедливое. С. 70.

Странно, что это, казалось бы, очевидное положение вызывает неприятие у многих теоретиков права.

Известнейший отечественный теоретик уголовного права А.Э. Жалинский справедливо пишет: «Не вполне понятно, как уголовное право служит обществу. Отсутствует должная ясность относительно природы, тенденций и соответственно места уголовного права в быстро меняющемся современном обществе. … В российском обществе, в значительной части по вине профессиональных юристов, нет четкого представления как о позитивных и негативных следствиях функционирования действующего уголовного права, так и о способах использования его возможностей». И продолжает: «В уголовно-правовой науке, и не только российской, не решен ее основной вопрос: какова действительно роль уголовного закона. И в особенности каково действительное воздействие уголовного права на поведение людей». Жалинский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ. – 2-е изд., перераб. и доп. М., 2009. С. 5, 7–8, 106.

Речь идет, по крайней мере, о релятивистском направлении в аналитической философии, представленном идеями позднего Л. Витгенштейна (языковых игр, прежде всего), концепцией возможных миров Н. Гудмэна, теорией онтологической относительности У. Куайна и др. но является односторонним, и ведет к радикальному упрощению права. (Schlag P. Normativity… P. 1115). Из одной-единственной перспективе вытекает вера в то, что существует единственно верная онтология права, которая не зависит от всех субъектов права (за исключением судей) (Ibid. P. 1116–1117). Я. И. Гилинский – один из немногих в российской юридической науке, кто использует принцип дополнительности в качестве методологии криминологических исследований. По его мнению, вытекая из принципа относительности знаний (релятивизма) и необычайной сложности даже самых «простых» объектов, принцип дополнительности в изложении Н. Бора состоит в том, что «соntгагіа sunt complementa» (противоположности дополняют друг друга): лишь противоречивые, взаимоисключающие концепции в совокупности могут достаточно полно описать изучаемый объект; иными словами, необходимо не «преодоление противоречивых суждений об объекте, а их взаимодополкительность). – Гилинский Я.И. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 2-е изд, перераб. и доп. СПб., 2009. С. 25–26.

В юриспруденции принцип дополнительности пока не получил долженствующего ему применения. Косвенно он используется одним из лидеров критических исследований в юриспруденции США, профессором школы права университета Колорадо П. Шлагом (См.: Schlag P. The Problem of the Subject // Tex. L. Rev., № 69, 1991; Schlag P. Normativity and the Politics of Form // U. Pa. L. Rev., № 139, 1991). В частности, американский юрист поднимает проблему субъекта права и «взгляда изнутри» на право (с точки зрения судьи). Такой взгляд, по его мнению, неизбеж-

На этом настаивает Р. Алекси. – Алекси Р. Понятие и действительность права. Ответ юридическому позитивизму. М., 2011. С. 129.

В конце жизни Г. Кельзен утверждал: «Моя основная норма – это фиктивная норма которая предполагает фиктивный акт волеизъявления, устанавливающий данную норму. Это – фикция о том, что некий властный орган хочет, что нечто должно быть так, a не иначе». Позже Кельзен уточнит: «Предположение об основной норме не только противоречит реальности – поскольку такая норма не только не может существовать как значение некоего акта воли, но и содержит противоречие сама в себе: она представляет собой акт управомочивания некоей высшей морали или некоей правовой власти, и этот акт исходит от некоей другой власти, которая носит полностью надуманный характер» – Kelsen H. The Function of Constitution // Еssays on Kelsen. Oxford, 1986. p. 117. – Цит. по: Антонов М.В. Чистое учение о праве против естественного права? // Ганс Кельзен: чистое учение о праве, справедливость и естественное право. С. 95.

Там же. С. 142.

Wierzbicka A. Understanding Cultures trough their Key Words: English, Russian, Polish, German, Japanese. – New York, 1997.

MacIntyre. Three Rival Versions of Moral Inquiry: Encyclopaedia, Genealogy and Tradition. L., 1990 P. 172–173.

Gallie W.B. Essentially Contested Concept // Proceedings of the Aristotelian Society. Vol. 56. 1955.

Дворкин Р. О правах всерьез. М., 2004., С. 71.

Дворкин Р. Указ. Соч., С. 188.

Там же. С. 257.

D’Andrade R.G. Cultural Meaning Systems // Shweder R.A., LeVine R.A. (eds.) Cultural Theory. Essays on Mind, Self and Emotion. Cambridge, L., N.Y., New Rochelle, Melbourne, Sydney. 1984. P. 91–93.

Радбрух Г. Философия права. М., 2004, С.234.

Гилинский Я. И. Указ. Соч., С. 37.

Интересно, что М.М. Бахтин в начале ХХ в. определял релятивизм как механизм (средство) преодоления общего кризиса культуры – разрыва между «объективной» культурой и реально живущим человеком, между «смыслами» культуры и мотивами творческих поступков, направленных на развитие этих «смыслов». – Гоготишвили Л.А. Варианты и инварианты М.М. Бахтина. С. 121.

Интересно, что эту же идею провозглашают такие разные теоретики, как Г. Харт и Л. Фуллер. «Минимум естественного права» Г. Харта, по сути, есть проявление «естественного закона» – стремление всех живых существ к выживанию, самосохранению. «Чтобы поднять … вопрос о том, как люди должны жить вместе, мы должны исходить из того, что их целью в общем-то и является жить». – Харт Г. Понятие права. СПб., 2007. С. 194. Л. Фуллер полагал, что выживание составляет цель всех человеческих устремлений, а «поддержание коммуникации». – Фуллер Л. Мораль права. М., 2007. С. 221. Замечу, что для поддержания коммуникации необходимо «трансцендентное» условие – наличие социума. Поэтому обеспечение его самосохранения является более фундаментальным принципом, по сравнению с поддержанием коммуникации.

При этом не важно, в какой форме эти нормы закрепляются – законодательства, религиозных максим, обычаев и т. д. Важно, что без них в обществе восторжествует анархия, и оно прекратит свое существование.

Так, «нейтральными» можно считать многие процессуальные или организационные нормативные правовые акты, закрепляющие процедуры и структуру органов государственной власти, для которых важно само по себе единообразие порядка деятельности. Не так важно, по какой стороне должен двигаться автотранспорт – по правой или как в Англии или Японии по левой. Важно, чтобы движение было по одной стороне, что и является функционально значимым для дорожного движения. В противном случае дорожное движение превращается в одну большую пробку, что можно наблюдать сегодня в крупных городах России.

В институционализме, пишут В.А. Четвернин и А.В. Яковлев, правовой институт – это «формализованные и неформализованные правила, которым реально подчиняется социальная деятельность, а модели, которым не соответствует социальная практика, институтами не признаются…. С точки зрения либертаризма, институт является правовым, если соответствует принципу права, выполняет правовую функцию, причем нормы этого института, как правовые нормы, существуют даже тогда, когда они не отражены в официальных прескриптивных текстах». – Четвернин В.А., Яковлев А.В. Институциональная теория и юридический либертаризм // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 2. 2009. С. 225.

Можно ли полагать сущностью, назначением права взаимное признание прав и обязанностей? А для чего, собственно, это необходимо? Как минимум, для удовлетворения человеческих потребностей. Но потребности будут удовлетворены только в том случае, если механизмы и условия их удовлетворения будут воспроизводится снова и снова, т. е. будет обеспечено нормальное функционирование общества.

Почему трансцендентный? Потому, что он находится за пределами права – в обществе.

Только позиция «Божественного наблюдателя» (по терминологии Х. Патнема) может определить, какие сегодня нормы являются «истинно правовыми». Невозможность дать исчерпывающий ответ на вопрос о том, что такое право, не означает, «что его нет», как утверждает А.В. Поляков. – Поляков А.В. Право: между прошлым и будущим. Предисловие главного редактора // Известия вузов. Правоведение. 2013. № 3. С. 9. Ведь он сам справедливо пишет в своих замечательных работах, что право – многомерное явление. Если ко всему прочему признавать, что человеческий разум (даже научный) ограничен, что электрон по своим признакам неисчерпаем и не может быть описан одним единственным способом, т. е. аподиктично, то что уж говорить о праве! Но невозможность полного, объективного его описания не означает невозможность конструировать те нормы, которые выполняют минимальную функциональную значимость. Финикийцы не знали законов астрономии и физики, но это не мешало им благополучно бороздить просторы Средиземного моря. Кроме того, концепт «личностного знания» М. Полани или «фонового знания» Г. Райла акцентирует внимание на процессуальности, использовании знания в условиях всегда ограниченного и неполного «знания что?». Успешность действия не всегда предполагает знание правил его совершения, утверждал М. Полани. Поэтому отсутствие аподиктического знания о праве, постоянная возможность его уточнения, углубления и изменения не дает основание для утверждения, что мы не можем упорядочивать свою жизнь на основе того, что именуем правом.

Такими практиками, например, можно считать процедуры делиберативной демократии, развиваемой Ю. Хабермасом или более реалистичные правила со-общественной демократии, разработанные для многосоставных обществ А. Лейпхартом.

Алекси Р. Понятие и действительность права (ответ юридическому позитивизму). М., 2011. С. 15.

«Определенная норма действует юридически, если она издана компетентным органом в предусмотренном порядке, не противоречит высшему по рангу праву, иными словами, установлена надлежащим образом». – Там же. С. 108.

Р. Алекси по этому поводу пишет: «В случае, когда система норм или отдельная норма абсолютно лишены социальной действительности, иными словами, им не присуща социальная действенность даже в малейшей степени, такая система норм или такая норма не может быть также юридически действительной. Следовательно, понятие правовой действительности обязательно включает в себя также элементы социальной действительности». – Там же. С. 107.

Вопиющая несовместимость закона со справедливостью дает основание для того, чтобы «закон как “неправильное право” должен уступить место справедливости». – Радбрух Г. Философия права. М., 2004. С. 233–234.

Варламова Н. В. Нормативность права: проблемы интерпретации // Правовая коммуникация и правовые системы / Труды Института государства и права Российской академии наук. Под ред. Ю.Л. Шульженко, Н.В. Варламовой. № 4/2013. С. 78.

Там же. С. 94.

Там же. С. 101.

«Другость», утверждает П. Рикер, «расщепляется на другость межличностную и другость институциональную. На самом деле для философии диалога всегда соблазнительно ограничить себя только отношениями с другим, которые, как правило, развиваются под знаком диалога между “я” и “ты”… Казалось бы, только такие отношения заслуживают называться межличностными. Но этой встрече не достает отношения к третьему, которое кажется таким же изначальным и простым, как и отношение к “ты”. … На самом деле только отношение к третьему, располагающееся на заднем плане отношения к “ты”, обеспечивает основу для институционального опосредования, какого требует складывание реального субъекта права, иными словами – гражданина». – Рикер П. Справедливое. С. 34–35.

Субъект, по мнению П. Рикера, формируется благодаря уверенности в обоюдной дееспособности. «Это признание такой же способности за другими агентами, вовлеченными так же, как и я, в разного рода взаимодействия, не обходится без опосредования правилами действия…». – Поль Рикер в Москве. М., 2013. С. 79.

Только оценка со стороны референтной группы, формирующей общественное мнение, способна определить критерии «агрессивного насилия» и отграничить его от «легитимного насилия». Объективного критерия того, что во все времена и у всех народов следует считать «агрессивным насилием» не существует.

Институт – это «повторяющиеся между людьми обмены, или, что лучше, “взаимная типизация привычных действии” (если обратиться к языку Шюца, используемого Бергером и Лукманом)… Для Вебера, как и для Гуссерля, институты, и в первую очередь государство, суть не что иное как форма со-действия, совместного действия индивидов, чья деятельность ориентирована в зависимости от некой субстанции, трансцендентной по отношению к этой сети взаимодействия». – Мишель Ж. Смысл институтов // Поль Рикер в Москве. М., 2013. С. 317–318. Ср.: «Институт как регулирование распределения ролей, а, стало быть, как система, есть нечто гораздо большее и иное, нежели индивиды как носители ролей. [Но] институт… существует лишь постольку, поскольку индивиды принимают в нём участие». – Рикер П. Я – сам как другой. С. 239.

Собственно, правовой институт – это полагание другого как каждого, любого, безличностного Другого как носителя правового статуса, с которым строит отношения Я.

Де Ман П. Диалог и диалогизм // Бахтинский сборник. Вып. 5 / Отв. Ред. В.Л. Махлин. М., 2004. С. 112.

Справедливости ради следует заметить, что уже Г. Гегель, по крайней мере в йенском периоде своего творческого пути, полагал, что «признание рождается одновременно с отношениями права. Право есть обоюдное признание». – Рикер П. Путь признания: три очерка. М., 2010. С. 172.

Максимов С.И. Концепция правовой реальности // Неклассическая философия права: вопросы и ответы / Под ред. А.В. Стовбы. Харьков, 2013. С. 54–55.

Honneth A. Verdinglkhung. Eine anerkennungstheoretische Studie. Frankfurt am Main, 1995. S. 59.

Honneth A. Kampf und Anerkennung. Zur moralischen Grammatik sozialer Konflikte. Frankfurt am Main, 1992.

Поляков А. В. Прощание с классикой, или как возможна коммуникативная теория права // Там же. С. 18.

Поляков А.В. Нормативность правовой коммуникации // Известия вузов. Правоведение. 2011. № 5.С. 35.

Поляков А. В. Коммуникативный подход к праву как вариант постклассического правопонимания. С. 26.

Ван Хук М. Право как коммуникация. СПб., 2012. С. 251.

Там же. С. 254–255.

См.: Бурдье П. Общественное мнение не существует // Социальное пространство: поля и практики. – М., СПб., 2005.

Рикер П. Путь признания. С. 195.

О парадоксе(ах) авторитета см.: Рикер П. Справедливое. С. 207 и след.

М. Фуко утверждал, что власть не только подавляет и угнетает, но и способна созидать. Сообразуясь с системой знания, власть как «микрофизическое явление» проникает в ткань общественных отношений и обеспечивает воспроизводство социальной реальности. – Foucault M. Dispositive der Macht. Berlin, 1978.

О различии действительности норм в рамках данного правопорядка и действительности самого правопорядка, которая фактически сводится к его действенности и легитимности как условию действенности пишет Н.В. Варламова. – Варламова Н.В. Нормативность права: проблемы интерпретации. С. 94.

Самопризнание и взаимное признание, – пишет П. Рикер, – всегда остается незавершенным и наиболее уязвимым по причине «постоянно сохраняющейся асимметрии отношения к другому по модели помощи, а также и наличия реальных препятствии». – Рикер П. Путь признания: три очерка. М., 2010. С. 71. В то же время взаимность возможна только при наличии асимметрии «я – другой». – Там же. С. 148.

Рикер П. Справедливое. С. 209.

Бурдье П. Делегирование и политический фетишизм // Социология политики. М., 1993. С. 233.

Там же. С. 239.

О манипулируемости общественным мнением см.: Шампань П. Делать мнение: новая политическая игра. М., 1997.

Arrow K. Social Choice and Individual Values. N.Y., 1951.

Поляков А. В. Право: между прошлым и будущим // Известия вузов. Правоведение. 2013. № 3. С. 9. Я благодарен А.В. Полякову за конструктивную критику моей позиции: без таковой невозможно ее уточнение и дальнейшее развитие.

Не случайно Ю. Хабермас утверждает, что право стабилизирует ожидания от тех или иных действий и «тем самым выполняет свою собственную функцию». – Хабермас Ю. Расколотый Запад. М., 2008. С. 120.

Там же.

Поляков А. В. Право: между прошлым и будущим. – С. 8–9.

Трансцендентальный критерий права – с моей точки зрения – это не просто «сопротивление структуры», понимаемое как ограничения, налагаемые на конструктивистскую активность человека, и не «нормативное долженствование в духе классического юснатурализма», но «социальные условия жизнеобеспечения существования человечества». – Harre R. Social Being. 2-nd end. Oxford, 1993.

Начиная с XVII века термин «онтология» стал использоваться для обозначения учения о бытии и сущем, определяя через понятия формальные и материальные принципы реальности. В античности, онтология не выделялась в качестве обособленного учения, а являлась основной частью Общей метафизики. Она занималась высшими принципами и законами бытия: они должны были быть непротиворечивы, за это отвечал формально-логический аппарат, который использовался для установления истины в высказываниях о бытии. Так «предмет» (или конкретный объект) признавался реальным, а высказывание о нем истинным, если все утверждения о нем соответствовали Закону достаточного основания. Анализом содержания разных предметов занималась «материальная» онтология, которая структурировала и упорядочивала элементы конкретного бытия по группам, видам и родам, отличая тем самым одно явление от другого. Таким образом, классификация бытия, где систематизировались и упорядочивались Часть и Целое, с помощью которых, явления реального мира находили свое место, выступала задачей материальной онтологии./ «Ontologie». In: Der Brockhaus Philosophie. Idee, Denker und Begriffe. 2004. S. 242–243.

Такой подход был обозначен Аристотелем в качестве первой философии обоснования бытия вещей, которые в свою очередь предпосылались затем другим наукам. Вопрос о причинах и принципах сущего (субстанции – от греч. «Usiа») соотносится мыслителем с основой бытия вещи. Для Аристотеля – это форма сущего (от греч. «Eidos»), которая обозначается им как первая субстанция. В дальнейшем Аристотель ввел другие базовые понятия онтологии, и к понятиям «форма» и «материя», добавились «акт» и «потенция», «истина» и ряд других, которые составляют словарь Общей метафизики./ «Ontologie». /«Metaphysics». The Cambridge Dictionary of Philosophy. Third edition 2015. P. 661–662.

Schädelbach H. Erkenntnistheorie zur Einführung. Junius Verlag, 2002. S. 7ff.

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S. 218.

Анализ отношений Части и Целого может быть мереологическим (от греч. «меризм» – часть, доля) методом умозаключения и выявлять упорядоченность и определенность вещей, исходя из того как «целое» становится суммой «частей», и чем определяется их качественное состояние. Переход от части, к «целому», может осуществляется не только на основании абстрагирования, но и идеации. Специфика такого перехода состоит в том, что осуществляя перенос свойств и отдельных частей на «целое», происходит изменение сущности. Это отражает общие свойства множества сложных «явлений», надындивидуальность которых выражает свойства практически всех социальных объектов./ Словарь философских символов/под ред. В.Г.Кузнецова. – М.: Инфра – М., 2004. – С. 316.

См.: Ingarden R. der Streit um die Existenz der Welt. Bd. 2. Formalontologie. Teil 1. Form und Wesen; Teil 2. Welt und Bewußtsein. Tübingen, 1965.

См. Васюков В. Л. Формальная феноменология. Мысль, 1999. С. 12–13.

Heidegger M. Sein und Zeit. Max Miemeyer, Tübingen, 1986. S. 298 f.

М. Хайдеггер установил новое онтологическое основание для наук, поскольку сущее дазайна «самовыражается» с помощью, но не в предметных формах, а формах экзистенциальных/ «Metaphysics». The Cambridge Dictionary of Philosophy. Third edition 2015. P. 661–664.

Quine W. Wort und Gegenstand. Stuttgart. Reclam, 1980. Уже Аристотель обращал особое внимание на роль языка. Так он относил языковые выражения (категории высказывания), связывающие различные ссылки и отношения с первичным сущим (субстанцией – от греч. «Usiа») к средствам обоснования конкретной вещи. «Ontology». /«Metaphysics». The Cambridge Dictionary of Philosophy. Third edition 2015. P. 661–662.

Васюков В.Л. Формальная феноменология. Мысль, 1999. С. 12–13.

Тимошина Е.В. Классическое и постклассическое правопонимание как стили мышления. /Коммуникативная теория права и современные проблемы юриспруденции. К 60-летию А.В. Полякова. Том 1. Алеф-Пресс. СПб, 2014. С. 80, 83.

Наукой познания «целого» является традиционно философия. Начиная со времен Аристотеля, она опирается на идею о том, что любая неоформленная материя (субстанция) стремится к своей форме (бытию). Этот подход называют в современной философии «гилеморфизмом». Такой подход доминировал до феноменологии. В отличие от классической философии, феноменология считает, что мир и явления мира можно рассматривать в качестве «целого» лишь тогда, когда они не зависят ни от наших знаний, ни от суждений. Поскольку ни сам мир, ни явления мира, никогда не однообразны, а изменчивы и многолики, любое знание о них ограничено представленным «предметом».

Поляков А. В. Коммуникативная концепция права. // Поляков А.В. Коммуникативное правопонимание. Избранные труды. «Алеф-Пресс, СПб, 2014. С.10.

Husserl E. «Phänomenologia» aus Encyclopaedia Britannica (1927). Цит. По кн. Husserl E. Die Phänomenologische Methode. Ausgewählte Texte I. Reclam, 1998. S. 197ff.

Феноменология предлагает совершенно новый тип рефлексии, который противоположен той, что обычно представляется в качестве интерпретации реальности. Особенность ее состоит в том, что «феноменологическая рефлексия протекает не логико-дедуктивно, а наоборот, через реконструкцию тех логических структур, на которых представляется образ мира и его объектов», – пишет известный феноменолог Ф. Фельман. Процесс реконструкции означает сцепление сознания с предметом или «интенциональность». – Fellmann F. Phänomenologie. Junius, 2006. S. 33.

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S.198.

Интенциональность выводится на основе связи с тем конкретным предметом (конкретным объектом), на который направлено сознание. С точки зрения феноменологии, в исследованиях самых разных объектов, мы прежде всего работаем с объектами интенциональными, выделяем и исследуем именно их структуры, отношения и свойства. «Мыслимость объектов всегда означает ситуацию их истолкования, когда они превращаются в «интенциональный объект» на который направлено внимание», – отмечает российский философ В. Л. Васюков. – Васюков В. Л. Формальная феноменология. С. 3–5.

Brentano F. Psychologie vom empirischen Standpunkt. 1984.; Brentano F. Die Lehre vom richtigen Urteil, 1956. Цит. по кн: Васюков В.Л. Указ. соч.

Janich P. Sprache und Methode. Eine Einführung in philosophische Reflexion. UTB, 2014. S. 144ff.

Fellmann F. Phänomenologie. Junius, 2006. S. 27.

Структура в феноменологии выступает как эйдос и априори.

Husserl E. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie. Ergänzende Texte (1912–1929). T. 3–1. In: Gesammelte Werke. Bd.3. Haag, 1976. S. 161ff.

Husserl E. Die Ideen der Phänomenologie. Fünf Vorlesungen. In: Gesammelte Werke. Bd. 2–1. Haag, 1950. S.161f.

Husserl E. Cartesianische Meditationen und Pariser Vorträge. In: Gesammelte Werke. Bd.1. Haag, 1950. S. 88f.

Husserl E. Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomenologie. In: Gesammelte Werke. Bd.6. Haag, 1954. S.142f.

Wittgenstein L. Logisch – philosophische Abhandlung. Tractatus logico-philosophicus. Kritische Edition. Frankfurt, 1998.

Szilasi W. Einführung in die Phänomenologie Edmund Husserls. Tübingen, 1959. S. 91.

Derrida J. Die Schrift und die Differenz. Frankfurt, 1972.

Gadamer H.G. Wahrheit und Methode. Tübingen, 1975. S. 212.; Dilthey W. Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften. S. 116. In: Gesammelte Schriften. Bd. 7. Göttingen, 1958.

Husserl E. Cartesianische Meditationen und Pariser Vorträge. In: Gesammelte Werke. Bd.1. Haag, 1950. S. 82–83.

Особое развитие сферы структурно-функциональной интенциональности произошло благодаря Р. Карнапу. Все языковые выражения, считал философ, имеют интенсиональные структуры. В общем виде интенсия – это намерение, исходящее из содержания высказывания. То, что в логической семантике называется «интенсия», в феноменологии – интенциональность, и оба термина означают одно и тоже: каждое сознание имеет открытый горизонт и ссылки на потенциальность значений, которые принадлежат ему. См. также: Searle J. Intentionalität. Eine Abhandlung zur Philosophie des Geist. Frankfurt, 1987; Searle J. Speech acts. London, 1969; Austin J. How to do Things with Words. Oxford 1962.

Такой аспект читаемости связан с современными представлениями о том, что мысли имеют свой язык – язык ментальных репрезентаций, с особым синтаксисом и семантикой. Развитие идет с работ Ф. Брентано: См. Brentano F. Psychologie vom empirische Standpunkte (1874) до современных точек зрения например у Д. Фодора: Fodor D. Psychosemantics. The Problem of Meaning in the Philosophy of Mind. Cambridge, 1987.

В рамках дифференцированной онтологии права очевидно, что право – это особый многоаспектный «предмет» или точнее «предметы» с различным онтологическим статусом. В качестве «предмета» право может быть оформлено разными способами, разнообразие которых легко объясняется системой «идентификации» права. В числе традиционных идентификаторов выступают ценности и идеи, понятия и факты, и многие другие. Все они связаны с выбором знаковых образов или форм, в которых «визуализируется» и представляется право. Представление права в качестве «предмета» всегда означает его рассмотрение из определенной перспективы. «Перспективность» можно интерпретировать как оформление знаний в знаковых формах, которые имеют как исторические, так и конструктивные особенности, что легко объясняет многообразие существующих видов правопонимания. Любой из видов правопонимания выступает субъективно – релятивным способом «демонстрации» права, и зависит от позиции наблюдателя, исследователя, или иначе – «конструктора» выбранной формы. Поэтому в одном представлении, право ассоциируется с идеей справедливости, в другом – с понятием, в третьем – законом и т.д

Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологическая философия. Книга 1. Введение в чистую феноменологию. М.: Академический проект, 2009. С. 134–140.

Husserl E. Cartesianische Meditationen. Hamburg, 1995. S. 290f. Цит. По кн.: Fellmann. S. 31.

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S. 221f.

Husserl. Psychologismus und transzendentale Grundlegung der Logik. In: Husserl E. Die Phänomenologische Methode. Ausgewählte Texte I. Reclam, 1998. S. 233.

Несмотря на схожесть понятий, идея трасцендирования в феноменологии имеет мало общего с классическими, прежде всего, с кантианскими представлениями. Решение проблемы синтетического познания через формы суждения и дедукцию, феноменологией решительно отвергается. Вместе с тем, Гуссерль использует понятие категорий, которые использовались неокантианством как основание инвариантных структур восприятия к открытым системам символических форм. Тем самым, априори имеет для Гуссерля смысл структуры.

См. Иванов Д. В. Что такое квалиа? / Сознание. Практика. Реальность. М. Канон, 2013. С. 30–46.

Held. S. 45ff.

Husserl. Psychologismus. S.233.

Husserl. Psychologismus. S. 239–240.

Можно сказать, что регионы различных предметов права характеризуются особенностями их организации. Именно бытие предмета (или проще, вид его существования) задает онтологический статус, свойства и закономерности, что делает наглядными особенности каждой из предметных сфер. Структура знаний о правовом предмете характеризуется его региональной сущностью или как говорят феноменологи – «эйдосом». В отличие от метода абстракции, который превращает знания в универсальный «эпистемологический предмет» через бинарную форму «понятие», в рамках региональной онтологии предмет формируется на основании его «персонального паспорта» – эйдоса. Идея эйдоса, которая образует стержень метода идеации, по замыслу Э. Гуссерля, призвана показывать онтологические различия предметов. Это объясняет существование разных видов понимания права, поскольку «эйдос» права характеризует структуру, связи, организацию и особенности разных видов представления правовых знаний. «Эйдос» существует независимо от того, есть или нет фактически предмет. В этом смысле региональная онтология призвана демонстрировать «ограничения» бытия предметной формой.

Шульга Е. Н. Философия сознания как фундаментальная проблема эпистемологии. /Сознание. Практика. Реальность. М.: Канон, 2013. С. 69–89.

Васюков В. Л. Указ. Соч. С. 207.

Васюков В. Л. Формальная феноменология. Мысль, 1999. С. 56.

Введение понятия «конструкция» (или «конституция») позволяет, по замыслу феноменологии, учитывать особенности оформления «предмета». Зависимость представления от сознания («имманентную данность»), с одной стороны, и понимание его содержания через «апперцепцию», с другой, делает наглядным существование особого промежуточного звена, что представляется очень важным для обоснования феноменолого-коммуникативного правопонимания. Переход от «пассивности» сознания (в классическом подходе) к его «активности» (в постклассическом подходе) в процессе «собирания» содержания в некое единство показывает особое место субъекта в этом процессе. Феноменология предлагает новый термин, характеризующий процесс понимания – понятие «ассоциация», которую можно интерпретировать как «активную пассивность» сознания. Оригинальность идеи «ассоциация» состоит в способе представления правового предмета, когда «что-то» о «чем – то» напоминает. Это помогает структурировать и разделять разные способы представления права, а затем сравнивать их сходства и различия. Таким образом, обращение к «одному» представлению из «другого», позволяет формировать особую феноменологическую конструкцию – «парную связь» между различными представлениями, что делает возможным их единство. Наряду с «ассоциацией» существует второй важный этап в процессе понимания – выделение «внутреннего времени» (или «темпоральности») сознания. В представлениях феноменологии, темпоральность – это форма существования сознания. В этой форме протекает специфический вид бытия – бытие сознания.

Husserl E. Zitierte unveröffentlichte Manuskripte A V 21 35a./ Loidolt S. Einführung in die Rechtsphänomenologie. Tübingen, 2010.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus Nachlass. Erster Teil 1905–1920. In: Gesammelte Werke. Bd. 13. Haag, 1973. S.105.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus Nachlass. Zweier Teil 1921–1928. In: Gesammelte Werke. Bd. 14. Haag, 1973. S. 176.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Dritter Teil 1929–1935. In: Gesammelte Werke. Bd. 15. Haag, 1973. S.379.

Гуссерль использует в объяснении термин «и-так-далее». См. Husserl E. Aufsätze und Vorträge (1922–1937). Kluwer 1989.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Dritter Teil 1929–1935. In: Gesammelte Werke. Bd. 15. Haag, 1973. Ss.378–379.

Husserl E. Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomenologie. In: Gesammelte Werke. Bd. 6. Haag, 1954. S.15.; Formale und transzendentale Logik. In: Gesammelte Werke. Bd. 6. Haag, 1974. S. 3–124.

Акцент феноменологии на интенциональности сознания позволяет решить проблему дуализма в классической философии – о делении внешнего и внутреннего, субъекта и объекта. Представление права в качестве предмета – это всегда определенный метод его демонстрации. Выбор того или иного метода всегда субъективен, и представление предмета тем или иным способом означает предпочтение определенных критериев систематизации и обобщения знаний. В этом смысле концепция интенциональности сознания призвана показать ограниченность представления права внешней предметной формой в рамках онтологии Целого.

В свете изложенных идей, разные виды «организации» предметов права от представления правовых идей до правил толкования правовых текстов требуют специальных процедур понимания. Именно такие процедуры должны нейтрализировать данные теорией или законодателем праву «имена» или значения. Значения служат лишь идентификаторами права в качестве предмета, который существует за счет организации знаний тем или иным методом. Такой эпистемологический предмет представляет собой зафиксированные в некой форме правовые знания или усмотрения, которые отграничены от реальности специфической формой существования в виде символа, или текста. Чтобы стать реальностью они должны пройти процедуру «заключения в скобки» или «распредмечивание» права с помощью метода «эпохе». Процесс «распредмечивания» права показывает, что различия в правопонимании, где дискурсивный взгляд на право всегда иной, чем диалоговый или нарративный, находят свое объяснение на уровне онтологии.

Многие ученые все чаще рассматривают сознание как особый вид бытия. См. Liptow J. Philosophie des Geistes. Junius, 2013. В отечественной литературе См. например. Шульга Е.Н. Философия сознания как фундаментальная проблема эпистемологии. /Сознание. Практика. Реальность. М.: Канон, 2013. С. 69–89.

Васюков. С. 59.

Husserl E. Formale und transzendentale Logik. Versuch einer Kritik der logischen Vernunft. S. 196.In: Gesammelte Werke. Bd.6. Haag, 1974.

Held K. Einleitung. S. 23ff. In: Edmund Husserl. Die phoenomenologische Methode. Reclam, 1998.

Pearce C. Die Festlegung einer Überzeugung. In: Texte zur Philosophie des Pragmatismus. Stuttgart, 1975. S. 47.

Понятие «интенциональная форма» позволяет решать не только проблему расщепленности субъекта и объекта, но и «открывать» промежуточную сферу «между» разными видами бытия, что требует соединения региональных онтологий. Существование промежуточной сферы в качестве интенциональной формы предмета позволяет коррелировать феноменологию с неэмпирической психологией. Мир права как многообразный мир непохожих друг на друга предметов редуцирован классикой на акт представления права во внешней предметной (т. е. знаковой) форме сознанию. «Эпистемологический» предмет, становясь «интенциональным предметом», «распредмечивается» – освобождается от тех предметных оболочек, которые появились под влиянием предпочтенного метода. В этом смысле, метод «эпохе» или «заключения в скобки» означает освобождение вещи от ее предметной формы.

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S. 199–200.

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S. 202.

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S. 219f.

Акт интенции сознания не зависит от «эмпиричности» правового предмета, и связан только с его «сущностью». Сущность предмета выступает как его определенность в том или ином онтологическом регионе. Многообразие правовых предметов отражает широкий спектр правовой реальности. С помощью «заключения в скобки» того или иного представления права происходит понимание его предметной конструкции, а структура этой конструкции раскрывает «законы» ее бытия. Переход от фактической данности правового предмета как исследования его свойств к анализу онтологической определенности права называется в феноменологии методом «эйдетической редукции». «Объективность» права означает здесь не независимость существования правовых идей или явлений от нас, а их связь с тем эйдосом или структурой, которые их «порождают». «Эйдос» права демонстрирует не абстрактный предмет, не правовую идею или понятие вне онтологии, а те объективно существующие свойства, вне которых они не существуют. Эйдетическая редукция делает наглядными онтологические барьеры между правовым фактами и сущностью права, между правовым опытом и суждением о праве, между понятием права и правовым действием. Все, что усматривается классикой в качестве «общего» или «универсального» в праве, где фактическое восприятие никогда не связано с конкретным случаем, можно рассматривать как фантом или отсутствие правовой реальности. Здесь правовой предмет лишен своей идентичности и не имеет границ своего бытия. Поэтому метод эйдетической редукции можно считать демонстрацией онтологической основы различных правовых предметов.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Erster Teil 1905–1920. In: Gesammelte Werke. Bd. 13. Haag, 1973. S. 105–110.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Erster Teil 1905–1920. In: Gesammelte Werke. Bd. 13. Haag, 1973. S. 105.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Erster Teil 1905–1920. In: Gesammelte Werke. Bd. 13. Haag, 1973. S.106.

Husserl E. Zitierte unveröffentlichte Manuskripte F I 24, 54b. Цит. По кн.: Loidolt S. Einführung in die Rechtsphänomenologie. Tübingen, 2010.

Драгалина-Черная Е. Г. Формальная онтология как абстрактные логики. / Логические исследования – № 12–2005. С. 162–169.

Драгалина – Черная. С. 20.

Драгалина – Черная. С. 18.

Husserl E. Psychologismus und transzendentale Grundlegung der Logik-S. 225. In Edmund Husserl. Phenomenologische Methode. Reclam, 2002.

В частности, В. Детель отмечает, что язык теории основан на предикативной логике первой ступени, где понятие идентифицирует и обозначает сам предмет. Предикация как элементарная языковая операция представляет собой процесс, который полностью никогда не свободен от логических форм. См. Detel W. Logik. B. 1. Reclam, 2007. S.60ff; См. также Schönrich G. Semiotik. Junius; 1999. S. 32ff.

Carnap R. Der logische Aufbau der Welt. Hamburg, 1998. S. 14.

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S. 219ff.

Husserl E. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie. Neu hrsg. von K.Schuhmann. In: Gesammelte Werke. Bd.3–1. Haag, 1976. S.106.

Husserl E. Logische Untersuchungen. Zweiter Band: Untersuchungen zur Phänomenologie und Theorie der Erkenntnis. In zwei Bänden. In: Gesammelte Werke. Bd. 19 1–2. Haag, 1984. В S.52, А S.246

Reinach A. Sämtliche Werke. Textkritische Ausgabe in 2 Bänden. München-Wien, 1989. Bd. 1. S.113f.

Reinach. Ibid. S.146.

Reinach. Ibid. S.273.

Reinach. Ibid. S.278.

Reinach. Ibid. S.s.148–163.

Reinach. Ibid. S 158.

Reinach. Ibid. S. 159.

Reinach. Ibid. S. 159.

Reinach. Ibid. S. 163.

Reinach. Ibid. S. 160.

Reinach. Ibid. S. 148.

Reinach. Ibid. S. 221.

Kelsen H. Reine Rechtslehre. Nachdruck der Aufl.1960. Wien, 2000. S. 3.

Husserl E. Aufsätze und Vorträge (1922–1937). In: Gesammelte Werke. Bd. 27. Kluwer 1989. S. 221.

Kaufmann F. Logik und Rechtswissenschaft. Grundriß eines Systems der Reiner Rechtslehre. Tübingen; 1922. S. 54.

Kaufmann F. Logik. S.126.

Ассерторическое суждение (лат. – утверждаю) указывают присутствие у предмета определенного признака. Лишь констатирует действительность, не носит силы утверждения, функции идеи, значения или необходимости, а фиксирует состояние дел, играя роль аксиомы.

Аподиктические суждения (от греч. ароdeixis – доказательство) являются суждениями классической логики, характеризующихся их модальностью и являются априори.

Kaufmann F. Logik. S. 6.

Kelsen H. Was ist die Reine Rechtslehre? In: Rechtsphilosophie oder Rechtstheorie? Darmstadt, 1988. S. 243.

Kelsen H. Reine Rechtslehre. Nachdruck der Aufl.1960. Wien, 2000. S. 4.

Kaufmann F. Die Kriterien des Rechts. Eine Untersuchung über die Prinzipien der juristischen Methodenlehre. Tübingen, 1924. S. 69.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Erster Teil 1905–1920. In: Gesammelte Werke. Bd. 13. Haag, 1973. S.106.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Erster Teil 1905–1920. In: Gesammelte Werke. Bd. 13. Haag, 1973. S.106.

Habermas J. Faktizität und Geltung. Beiträge zur Diskurstheorie des Rechts und des demokratischen Rechtsstaats. Frankfurt, 1994. S.s. 15–61.

Husserl E. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie. Neu hrsg. von R.Schuhmann. In: Gesammelte Werke. Bd.3–1. Haag, 1976. S. 354.

Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Eine Einleitung in die verstehen-de Soziologie (1932). Wien: Springer, 1960. S. IV.

Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. S. 33.

Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. S. 29.

Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. S.282–283.

Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. S.196ff.

Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. S.32.

Husserl E. Die Ideen der Phänomenologie. Fünf Vorlesungen. S. 71. In: Gesammelte Werke. Bd.2–1. Haag, 1950.

Heidegger M. Sein und Zeit. Max Niemeyer; Tübingen, 1986.S.298.

Heidegger M. Sein und Zeit. Max Niemeyer; Tübingen, 1986.S.298f.

Maihofer W. Recht und Sein. Prolegomene zu einer Rechtsontologie. – Frankfurt: Klostermann, 1954: S.11.

Стовба А. В. Темпоральная онтология права. // Неклассическая философия права. Харьков 2013. С. 127–130.

Scheller M. Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik. Neuer Versuch der Grundlegung eines ethischen Personalismus. 7 Aufl. In Gesammelte werke. Bd.2. Bonn, 2000. S. 214.

Scheller M. Der Formalismus. S.142.

Scheller M. Schriften aus dem Nachlass. Bd. I. Zur Ethik und Erkenntnislehre. 2., Bern-München, 1957. S. 338.

Schapp W. In Geschichten verstrickt. Zum Sein von Ding und Mensch. Hamburg, Meiner, 1953.

Schapp W. In Geschichten verstrickt. Ibid.

Schapp W. In Geschichten verstrickt. Zum Sein von Mensch und Ding. Hamburg,1953; Schapp W. Philosophie der Geschichten. Leer; Lautenberg, 1959.

Schapp W. Die neue Wissenschaft vom Recht. Bd. 1. Eine phänomenologische Untersuchung, Berlin, 1930. S. 6–7.

Как подчеркивал автор термина «онтический» М. Хайдеггер, дазайн имеет ряд преимуществ перед другими видами сущего благодаря онтичности. Именно онтичность дазайна позволяет определять наше бытие через экзистенцию, что дает дазайну безусловный приоритет перед другими видами сущего./ Heidegger М. Sein und Zeit. Tuebingen: Max Niemeyer, 2001. S. 13.

Schapp W. Die neue Wissenschaft vom Recht. 1 Band. Der Vertrag als Vorgegebenheit. Berlin, 1930.

Schapp. Vertrag. S. 2.

Schapp. Vertrag. Ibid. S.8.

Schapp. Vertrag. Ibid. S.22.

Schapp W. Ibid. Ss.168–174.

Schapp. Vertrag. Ibid. S. 27.

Schapp. Vertrag. Ibid. S. 5.

Schapp. Vertrag. Ibid. S. 56.

Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 378.

Husserl E. Formale und transzendentale Logik. S. 221. (цит. по: Мерло-Понти M. Феноменология восприятия. С. 501).

Husserl. Encyclopaedia Britannica. S. 203.

См. Драгалина-Черная. Формальные онтологии: аналитическая реконструкция. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. Москва 2000. С.162.

B. Waldenfels. Topographie des Fremden. 1997. S. 33f, 118ff, 140f. Также См. B. Waldenfels. Grenzen der Normalisierung. 1998.

Поляков А. В. Коммуникативно-феноменологическая концепция права // Неклассическая философия права. Харьков 2013. С. 94–106

Честнов И. Л. Диалогическая концепция права. Харьков, 2013. / Неклассическая философия права. Харьков, 2013. С. 160–163.

Максимов С.И. Концепция правовой реальности. /Неклассическая философия права. Харьков, 2013. С. 31–34.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Erster Teil 1905–1920. In: Gesammelte Werke. Bd. 13. Haag, 1973. S.106.

Schuhmann K. Husserl Staatstheorie. Freiburg, 1988. S. 44.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Dritter Teil 1929–1935. In: Gesammelte Werke. Bd. 15. Haag, 1973. S.197.

Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass. Dritter Teil 1929–1935. In: Gesammelte Werke. Bd. 15. Haag, 1973. S.385.

Schuhmann K. Husserl Staatstheorie. S. 116.

Robles G. Rechtsregeln und Spielregeln. Eine Abhandlung zur analytischen Rechtstheorie. Wien, New York: Springer Verlag, 1987. S 50f.

Рикёр П. Справедливое. М.: Гнозис Логос, 2005. С.36.

Stein E. Eine Untersuchung über Staat. Freiburg-Basel, 2006.S. 64.

Mattern J. Ricoeur. Zur Einführung. Hamburg: Junius Verlag, 1996. S. 93ff.

Foucault M. Die Ordnung des Diskurses. Frankfurt/M, 1977. S. 5.

Foucault M. Die Ordnung des Diskurses. Frankfurt/M, 1977. S.8 ff.

См.: Foucault M. Überwachen und Strafen. Die Geburt des Gefängnisses. Frankfurt, 1976.

Seibert Th.-M. Zeichen – Prozesse. Grenzgänge zur Semiotik des Rechts. Berlin, Duncker &Humbolt, 1996. 204s. S. 81ff.

Силу диспозиции поддерживает «фиктивный текст», который формирует образ картины преступления. То, что преступник совершает, не только мотивируется, но и юридически конструируется. В аспекте диспозитивности суждений, обвиняемый рассматривается как объект, а суд как адресат правовых значений. Диспозиция делает референтом лицо, которое совершает преступление. Благодаря этому, преступление не просто обозначается, но и «добавляется» к субъекту. Таким образом, обвиняемый превращается в референциальный объект текста: суд относится к субъекту обвинения как к тому, кто «действовал», и поскольку он «действовал», должен быть осужден.

Seibert. Zeichen – Prozesse. Grenzgänge zur Semiotik des Rechts. S.69.

Rodingen H. Pragmatik der juristischen Argumentation. Freiburg, 1977. S.27.

Notverordnung 6.10.1931. Reichsgesetzblatt I, S.565.

Seibert. Zeichen – Prozesse. S.61.

Lyotard J. F. Das postmoderne Wissen. Ein Bericht. Graz, Wien, 1986. S. 98f.

Сигнификат – значение знака, сингнификант – материальная сторона знака.

Честнов И. Л. Принцип диалога в современной теории права: Проблемы правопонимания // Автореферат дисс докт. юрид. наук. СПб, 2002.

Честнов И. Л. Постклассическая теория права. СПб. Алеф Пресс, 2012. С. 14.

Seibert. Zeichen – Prozesse. 204s.

Честнов И. Л. Постклассическая теория права. С. 166–167.

Честнов И. Л. Постклассическая теория права. С. 142.

Цит. по кн.: Nilsson A. Das Spiel der Sprache. Wittgenstein, Lacan und Novalis zur Semantisierung von Wirklichkeit und Subjektivitaet in der Bewegung des Dialogs. Regensburg: S. Roderer Verlag, 1997. S. 250–251.

Рикёр П. Время и рассказ. Т.1. Интрига и исторический рассказ. М., СПб: Университетская книга, 1998. Интегрирующий элемент нарратива П. Рикёр связывает с синтезом гетерогенного. Этот момент имеет для понимания права большое значение, затрагивая не только понимание текстов, но также понимание действий и событий. Философ подчеркивает, что интегрирование событий в связный рассказ порождает особое нарративное понимание. Такое понимание основано на композиции сюжета рассказанной или описанной истории, которая выступает как интеллигибельный механизм, состоящий из акциденций (случаев), универсального (обобщенного), необходимого или вероятного (эпизодов). Нарратив играет важную роль в понимании – структурирует и объясняет произошедшие или вымышленные события таким образом, что в результате формируется картина действия или события. В этом смысле, нарратив можно считать универсальным генератором правовых значений. С. 97–104.

Mueller-Funk W. Zur Narrativitaet von Kulturen: Paul Ricoers Zeit und Erzaehlung // Kulturtheorie. Einfuehrung in Schluesseltexte der Kulturwissenschaft. Tuebingen: Basel, 2006. S.290.

Seibert T.M. Erzählen als gesellschaftliche Konstruktion von Kriminalität. In: Erzählte Kriminalität. Zur Typologie und Funktion von narrativen Darstellung in Strafrechtspflege. Tübingen 1973.

См.: Нарративная юриспруденция или теория правовой коммуникации. Размышления о феноменологии повествования права // Известия ВУЗов: Правоведение, 2012. № 1. C.18–32.

Gadamer H.-G. Hermeneutik I. Wahrheit und Methode. Grundzuege einer Hermeneutik // Gesammelte Werke. Bd. 1. Tuebingen, 1960. S. 314, 320 ff.

Ситуативный контекст накладывает на действие ряд особенностей: 1)времен-ное течение действия, что означает невозможность обращения вспять событий, сопровождающих действие; 2)изменение и обновление действия через каждую новую ситуацию, которая обуславливает «реверсивность» действия – переход в другие фазы и состояния; 3) обусловленность принятия решения тем пространством, где действие совершается. Временной характер действия не означает его линейность или последовательность отдельных этапов совершения действия, скорее наоборот, это подчеркивает разветвление и взаимную зависимость различных намерений и мотивов. По этим причинам действие никогда не может придерживаться схем, оно всегда развивается из контекста. Это значит, что действие не придерживается и не поддерживается целью, как это считают классические подходы. Скорее, действие сопровождается и направляется смыслом его осуществления, который формируется через взаимосвязь с другими действиями и обстоятельствами.

Heidegger М. Sein und Zeit. Tuebingen: Max Niemeyer, 2001. S. 144f.

У Мартина Хайдеггера этот уровень идентифицируется безличным местоимением „man“.

Агафонова Т. П. Рационалистическая интерпретация юридического текста и основы правовой герменевтики // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2011. № 9. С. 100–101.

Gadamer H. G. Wahrheit und Methode. S. 316.

Думаю, что позиция, представляющая юридический позитивизм (наряду с юс-натурализмом) как исключительно классический вариант правопонимания (см., напр.: Поляков А. В. Что есть право? // Правоведение. 2012. № 6. С. 207–208), в известном смысле огрубляет историю и содержание данного теоретико-правового подхода. Очевидно, что юридический позитивизм может быть классическим (в варианте Дж. Остина и Г. Ф. Шершеневича) и постклассическим (например, в варианте Г. Кельзена и Г. Харта) – стилевые различия между ними легко прочитываются уже на уровне методологических оснований соответствующих правовых концепций. В связи с этим трудно согласиться с интерпретацией учения Г. Кельзена как классического только на основании его так называемой «односторонности» (Поляков А. В. Правовые учения ХХ в. // Козлихин И. Ю., Поляков А. В., Тимошина Е. В. История политических и правовых учений. СПб., 2007. С. 398, 469), так как чистое учение о праве базировалось уже на неклассических методологических стратегиях, в частности, на неокантианстве и аналитической феноменологии Э. Гуссерля периода «Логических исследований».

Поляков А. В. Прощание с классикой, или как возможна коммуникативная теория права // Российский ежегодник теории права. № 1. 2008. СПб., 2009. С. 12.

Позиция ученого представлена, в частности, в следующих работах: Степин В. С. 1) От классической к постнеклассической науке (изменение оснований и ценностных ориентаций) // Ценностные аспекты развития науки / отв. ред. Н. С. Злобин, В. Ж. Келле. М., 1990. С. 152–166; 2) Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 5–18; 3) Классика, не-классика, постнеклассика: критерии различения // Постнеклассика: философия, наука, культура / отв. ред. Л. П. Киященко и В. С. Степин. СПб., 2009. С. 249–295.

Степин В. С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000. С. 633–635.

Швырев В. С. Мой путь в философии // На пути к неклассической эпистемологии / отв. ред. В. А. Лекторский. М., 2009. С. 231–232.

Степин В. С. Человеческое познание и культура. СПб., 2013. 140 с.

Там же. С. 54–55.

В данном контексте мы сознательно пренебрегаем возможными дисциплинарными различиями между теорией права и философией права, принимая допущение, что их обобщенным предметом являются наиболее общие эпистемологические, онтологические и аксиологические проблемы интерпретации права (о зыбкости дисциплинарных границ между теорией права и философией права см., напр.: Твайнинг У. Общая теория права / пер. с англ. М. В. Антонова, А. В. Полякова // Российский ежегодник теории права / под ред. А. В. Полякова. 2010. № 3. СПб., 2011. С. 246–255).

Честнов И. Л. Постклассическое правопонимание. Краснодар, 2010. С. 30.

Манхейм К. Консервативная мысль // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 594.

Там же. С. 572–573. – Рассматривая культуру как логико-смысловое единство образующих ее элементов (включая, разумеется, и науку), обусловленное основополагающей идеей культуры, П. А. Сорокин также считает возможным при характеристике культурных явлений использовать термин «последовательный стиль». С его помощью высшее единство явлений культуры «ощущается… компетентными знатоками… столь же несомненно, как если бы оно могло быть проанализировано с математической… точностью» (Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. СПб., 2000. С. 26–27).