Постижение любви. Судьба советского офицера - стр. 34
Собственно, последние фразы уже ничего нового не давали. Он ведь сам хорошо знал эти места, вырос там и, конечно, навечно врезались в память и река Теремра, и церковь Спаса, и село Спасское, и Тихие Затоны. Генерал Теремрин, его дед, и генерал Посохов писали об одних и тех же местах и об одной и той же усадьбе.
Он перевернул страницу рукописи и нашёл ещё одно подтверждение: «Был у помещика сын Алексей, который приезжал на каникулы сначала юнкером, затем офицером. Ко мне он относился очень хорошо, привозил из города подарки, часто играл и рассказывал всякие военные истории. Судьба его мне неизвестна. Знаю, что перед самой войной он женился на дочери местного священника – отца Николая, а потом началась Первая мировая… Он воевал, но после войны, когда началась революция, больше уже в усадьбе не появлялся, хотя у него и родился сын. Впрочем, лет тогда мне было слишком мало, и не всё я запомнил, потому что многое просто и незачем было запоминать. Знаю также, что местные сплетницы судачили, будто я – сын барина, но слышал о том лишь краем уха, ибо в глаза мне такое говорить побаивались – а ну как барину скажу».
Теремрин зачитался воспоминаниями. В них рассказывалось, что в тот год, когда Посохов потерял мать, зверствовал в округе красный комиссар Вавъесер. Его отряд застал помещика Теремрина врасплох в его господском доме. Дом окружили, и комиссар требовал, чтобы его помещик немедленно вышел из дому. Даже послал за ним двух карателей. Но в ответ прогремели выстрелы, и оба пали замертво уже почти на пороге дома. Вавъесер поскакал прочь, но и его достала пуля. Он слетел с лошади и по-бабьи завыл на всю округу, но, как потом говорили, рана оказалась не смертельной.
«Когда началась перестрелка, барин – это я хорошо помню – крикнул матери, чтоб бежала через двор в лес, – и уже вдогонку: «Береги сына! Береги Мишутку!». Он, правда, не уточнил, чьего сына. Может, он просто велел Аннушке беречь её сына. Мы укрылись в лесу и просидели там дотемна. Мать плакала и что-то причитала. Поздней ночью мы отправились куда-то прочь от Спасского. Шли оврагами и балками, всё больше держались лесов, которых немало было в том краю. Были они, эти леса, небольшими, окружёнными со всех сторон полями».
Теремрин снова оторвался от рукописи. Как же и ему памятны леса и перелески родных мест! Но главным в рукописи было сейчас вовсе не это. Читал, и перед его глазами происходили трагические события. Он понимал, что Посохов рассказывает именно о его прадеде, судьба которого до недавних пор Дмитрию Николаевичу была практически низвестна.