Послушная жена - стр. 27

Тут Анна повернулась к Франческе:

– Твоя очередь, аморэ.

Мне захотелось вскочить и прекратить этот балаган скорбей. Я отчаянно пыталась дать Франческе понять, что она не обязана в нем участвовать; лучше принять свои чувства и утешаться воспоминаниями, а не потакать проклятой родне, которая вынуждает ее играть по предписанным нотам. Но девочка посмотрела на стол, затем встала, как будто собиралась поделиться чем-то гораздо бо́льшим, нежели случайное воспоминание.

На мгновение ее черты смягчились, явив нам округлое беззаботное лицо ребенка, а не колючего подростка, которым она стала. Затем, глядя на Нико покрасневшими глазами и снова насупившись, Франческа произнесла:

– Главное, что я помню о маме, – она всегда целиком и полностью была рядом. Для нее не было никого важнее меня. И я скучаю по этому. – Ее лицо исказилось страданием, голос предательски задрожал и стих.

Нико вздрогнул и потянулся к ней:

– Ты же знаешь, Чесси, я всегда с тобой. – Он попытался притянуть дочку к себе, но та его оттолкнула. – И теперь с тобой не только я, но и Мэгги. – Нико опустился на стул. Ему ведь всего сорок, на пять лет меньше, чем Массимо, но его легко принять за старшего сына: усталый, измотанный, в темных волосах уже полно седины, выглядит так, словно что-то жизненно важное утекло, улетучилось из него в сражениях с Франческой, выиграть которые ему не суждено.

Его хотелось пожалеть, ведь мне самой было очень хорошо знакомо ощущение, когда стараешься-стараешься, а результата ноль. Я думала, воспитывать ребенка будет легко, особенно если рядом Массимо. Его энтузиазм по поводу наследника заставил меня задвинуть подальше опасения, что из-за материнства придется отложить едва начавшуюся экономическую карьеру: ведь первый брак мужа потерпел неудачу именно из-за того, что Дон не хотела детей. Однако с тех пор «подходящего» времени вернуться к работе так и не нашлось. По крайней мере, в представлении Массимо и уж точно – по мнению Анны, которая была в ужасе от перспективы, что я рискну оставить Сандро на попечение «глупых неопытных девчонок, у которых и детей-то нет».

Кольнуло печалью оттого, с каким оптимизмом я поначалу воспринимала материнство и в какую рутину оно превратилось.

Сандро тут же забормотал, что ему нехорошо и болит живот. Мне не хотелось за столом вступать в дискуссию о том, чем это, по его мнению, грозит: Фаринелли, при всем своем презрении к чужим слабостям, были до ханжества щепетильны, когда речь заходила о телесных функциях. Я встала, чтобы вывести Сандро, но Массимо придержал меня за руку: