Последний властитель Крыма (сборник) - стр. 30
– То есть, или – небо, или – жена?
– Такова, Леша, селяви, как у вас, у французов, говорят… Подашь рапорт – подпишу, будешь здесь, в Алмазе, хоть складами ГСМ заведовать…
…Нефедов давно ушел. Летчики допивали молча, только струилась из наушников далекая светлая музыка да все сеялись да сеялись и сползали вниз бесконечные капли по широким, как небо, плексигласовым стеклам кабины бомбардировщика.
– Ладно, доставай вторую, – махнул рукой подполковник.
– А вот это дело! – обрадованной скороговоркой загомонил радист. – Посидим, оттаем… Слушай, Иван Николаич, может, составишь вечером компанию?
– А что за люди?
– Да ты же знаешь, самые классные девчонки здесь в медухе (медуха – медучилище – сленг.) учатся, со всего края съезжаются, особенно тунгусочки зло…чие. Бывает, девки сами рассказывали, когда общагу на ночь запирают, они хачиков на простынях подтягивают на второй-третий этажи, прямо с окон…
– Ну, я не хачик…
– Да не, Иван Николаич, я и говорю – сам пойдешь… Но ты пойми – хачики вялые висят, но не перечат, во – джентельмены, а?!
– Ладно, будет видно…
– Да чего там, – все пришептывал радист. – Там по тебе одна сохнет, девка – слюнями изойдешь, спереди да сзади по полпуда, а талия – как у балерины. Все тобой, Иван Николаич, интересуется. Когда, мол, в гости придешь…
– Да? – как бы раздумывая и раздумывая, сдаваясь, проговорил подполковник. – Хороша?
– Ну, ты меня, Ваня, знаешь, – запанибрата зашептал радист. – Такая краля – ахнешь. Да вот на тебя запала, других не подпускает.
– Ну, тогда, значит, про семьи – молчок, ага?
– Само собой, шеф, какие разговоры?! – щерился радист, разливая по кружкам. – Да ты не бэ, Иван Николаич, они ж медички, все чистые, вот чем еще хорошо…
Безразличные ко всему, стекали уже не капли – струи по плексигласу. И все пела и пела за тридевять земель отсюда женщина сильным и чистым голосом о чем-то мучительно красивом и хорошем, пела на незнакомом языке.
15 градусов по Цельсию
В. Шекспир. «Гамлет», перевод Б. Пастернака.
Главная площадь Алмаза, начинавшаяся зданием администрации и оканчивавшаяся кабаком «Причал», кипела и бурлила. На сцене, той, что спешно достраивали плотники – так, торопясь, готовят к рассвету виселицы, – заезжая труппа давала представление. Гамлета играл худосочный, испитой и без грима бледный актер, на чьем лице отпечатались все мыслимые и немыслимые пороки, главным из которых, как и положено, была гордыня.