Последний сын графа - стр. 2
Он рассмеялся и вновь вонзил зубы в шарик малаги.
– И я скажу ей: мне просто повезло!
– Ты бы меня хотел, если бы я не была твоей дочерью?
На миг он так и замер – зубами в мороженном. Потом оправился и побагровел.
– Если бы ты не была моей дочерью, я бы сказал тебе: «Деточка! Примите холодный душ!» – буркнул он и втянув в рот губы, плотно сжал челюсти. – Не говори со мной о таких вещах!
– Ты первый начал.
– Но я не это имел в виду! Черт, Верена! Ты понимаешь, что от тебя уже люди пятятся? Ты словно та корова бродишь и смотришь на мужиков, которые чувствуют твой голод и разбегаются… Ты понимаешь, каково мне? Я ведь тоже мужчина. А ты – моя дочь!
Раджа объяснял мне про сепарацию, но я поняла лишь одно: мы с папочкой пропустили миг и кончим жалкими извращенцами, которые даже по меркам Штрассенбергов – больные! Я видела, как он краснеет, случайно посмотрев не туда. Я видела, как он сравнивает мои фотографии с ее фотографиями. И мне от этого было ужасно не по себе. И в то же время…
– Вообще-то, я хотела поговорить о Себастьяне.
Он посмотрел на меня.
– Про Себастьяна, я тем более слушать не хочу.
– На кой ты вообще тогда нужен? – вспылила я и, швырнув остатки мороженного собаке, вытерла дрожащие руки. – Ни поговорить с тобой о чем-то, ни рассказать. Только и делаем, что ходим по Променаду! Думаешь, я не вижу, как ты на меня пялишься, когда я выхожу из воды или мажусь кремом. Кто тут озабоченный, так это ты, Фредди! Не потому ли так взбесился из-за Себастьяна? Ревнуешь? Старый, озабоченный идиот!
Не дожидаясь, пока он отвиснет, я крепче ухватилась за поводок и пошагала прочь, волоча за собой собаку.
– Верена! – рявкнул отец. – Вернись немедленно!
Не оборачиваясь, я перешла на бег, и Герцог перешел тоже. Если бы пес не был глухой, он бы сразу заметил, что его бог уже не идет за нами, и я не справилась бы.
Герцог слушался лишь отца.
Есть собаки мужские и женские. Дог, к примеру – порода чисто мужская. Ему нужен лидер, вожак, твердая рука. Хотя… по мне, так твердая рука не помешала бы половине мосек, которые заходятся в истеричном лае, буквально лопаясь от распирающей их маленькие тела, злобы. Твердая рука с тапком.
Мне тоже не помешала бы такая рука. А лучше, член. И покрепче.
Увы, с членами у нас была напряженка. Михаэль, наш шофер и охранник, был крепко женат. Фредерик, которого я все никак не могла привыкнуть называть «папой» был мой отец, а его секретарь, сопровождавший нас в поездке, не обращал на меня совершенно никакого внимания.
Если не знать его, можно было подумать, будто бы преподобный в самом деле хранит обеты, но… он хранил лишь дистанцию. И это бесило сильней всего. Он был англичанином индийского происхождения. Черноволосый, смуглый, с густо-белыми ровными зубами. При его виде женщины говорили: