Последний самурай - стр. 40

Я дочитала параграф + потом сверилась с разделом «Синтаксис» + прочла то и сё + когда оторвалась, прошло два часа. Л сидел у огня, читал про Давида и Ионафана и напевал песенку.

Я покормила его обедом, и прошло еще полчаса. Я снова села за компьютер + печатала еще три часа + Л лишь изредка задавал вопросы. Я ненадолго прервалась и попечатала еще полчаса; прервалась на ужин и попечатала еще два часа; уложила Л в постель в 21:00 и в 21:30 опять пошла вниз и печатала еще три часа и затем снова пошла наверх.

Наверху было как-то зябко.

Я не понимала, как с утра оставить его наверху, и не понимала, как взять его с собой вниз.

Чужой прошептал: По справедливости, надо бы дать противнику шанс.

Чужой прошептал: Он же приличный человек.

Я не очень хотела ложиться в постель, зная, что завтра надо опять просыпаться. Я надела три свитера и перемотала кассету. ПУСК.

Поразительная особенность этого фильма в том, что он, хоть и называется «Семь самураев», рассказывает вовсе не о семи самураях. Бандиты вот-вот нападут на деревню, и лишь один крестьянин хочет драться; без него и истории бы не было. Рикити жег меня с экрана горящими глазами; бледное его лицо сияло в холодной темноте.

Отец моей матери был ювелиром. Красивый человек, умное лицо; умелый музыкант-любитель. Прекрасно говорил по-английски, но сам слышал свой акцент и понимал, что есть в нем нечто комичное.

Бадди сказал, что не хочет быть бухгалтером, а его отец сказал, что Бадди не представляет, сколько надо работать, чтобы стать профессиональным музыкантом. Пять лет ты учился на скрипке, сказал его отец, и хоть пять минут ты занимался? Пять лет на фортепиано.

Что-то глянуло из дедовых глаз и нежно, властно сказало Вернер и du и mein Kind[42]. Бадди более или менее понял, что ему сказали, но не мог возразить, пытался вспомнить что-нибудь из песни Шуберта или из Вагнера, но все выходило слишком мелодраматично. Что- то глянуло из дедовых глаз. И сказало Бухгалтерия – это не конец света.

Что-то глянуло на моего дядю Дэнни. Что-то глянуло на моих теток и сказало Секретарша – это разве так страшно?

Линда видела, как четверо до нее пошли заниматься чем-то нестрашным, и что-то в них было такое, вся жизнь впереди, а лучшее уже отрезано, словно будущего, возможно, Хейфеца заперли в бухгалтере и бросили умирать.

Р-рок. Р-рок. Р-рок.

Мой отец тотчас перешел к делу. Он страстно доказывал, что Линда всю жизнь будет угрызаться, если не даст себе этот шанс.

Наши жизни коту под хвост, сказал отец, ты хочешь и себе того же самого? Он ораторствовал страстно, произносил слова «черт» и «клятый», в те времена – довольно сильные слова, и была в этом некая мужественность, некая весомость.