Последний полёт птицы Додо. Психологическая драма с криминальным событием - стр. 15
Старик поманил ладошкой Михаила, пропел хорошо поставленным оперным голосом:
– Суда-а-арь, пожалуйте ко мне. Вы собственно куда направляетесь? Если в банк, то у них вход с другой стороны. Здесь суда-а-арь жилые квартиры заслуженных работников.
Михаил без предисловий развернул перед консьержем голубое удостоверение детектива агентства «ВасИЛиск» и терпеливо ждал пока старик, шевеля узкими бескровными губами, прочтёт написанное. Вероятно, на слове «детектив» у дежурного задёргался правый глаз и он, отвалившись от окошка на спинку стула, выдохнул:
– У нас кого-то прибили? Или как?
– У вас всё в порядке, – поспешил успокоить старика Исайчев, – нужна Екатерина Кром. Я с ней договорился о встрече.
Консьерж положил левую руку к груди, правой снял телефонную трубку и, ткнув указательным пальцем в кнопку, ласковым голосом произнёс:
– Марусенька, узнай у Екатерины Кузьминичны она ждёт кого-нибудь? – и, скорее всего, услышав встречный вопрос Марусеньки, поспешил добавить, – да-да детектив.
Ещё раз, пристально взглянув на Исайчева, сообщил:
– Народная артистка СССР Екатерина Кузьминична Кром ждёт!
Прежде чем отойти от стеклянного стакана, Исайчев наклонился к окошку, спросил:
– Вы, случайно, в нашей опере не служили? Голос у вас знатный.
Консьерж засуетился и, резво выскочил из боковой двери стакана, схватил Исайчева за локоть:
– Позвольте мне проводить вас. Это недалёко. На второй этаж. Первый, как вы поняли, занимает банк, – уточнил старик, заглядывая в глаза Михаила, – вы действительно узнали меня? Я работал в Сартовской опере двадцать лет тому назад. У меня был прекрасный голос. Правда, не довелось исполнять первые партии, но партии второго плана мне, несомненно, удавались.
Весь путь по широкой маршевой лестнице консьерж рассказывал Исайчеву о своём творческом пути и, ткнув в кнопку звонка, с сожалением спросил:
– Вы не последний раз к нам приходите? Приходите чаще. Я вас запомнил и теперь удостоверение можете не предъявлять…
Когда дверь открылась, перед Исайчевым возникла кругленькая едва доходящая ему до груди женщина, одетая в кожаные оранжевые тапочки, юбку на резинке, белую свежую широкую кофту. На гладко зачёсанной голове торчал младенческой фигой тощий пучок седых волос.
– Проходите, – пригласила она, приветливо улыбаясь, и протянула Исайчеву бахилы, – Екатерина Кузьминична ждёт.
Исайчев оперся на стену, так как стульев в прихожей не приметил и, натянув на ботинки целлофановые чехольчики, прошёл в гостиную. Она была под стать сталинской высотке, такая же пафосная, со старинной антикварной мебелью, картинами, коврами и хрусталём. В кресле с деревянной резной спинкой, на сиденье из тёмно-синего бархата полулежала та самая женщина, которую Исайчев наблюдал на видеозаписи. Только теперь на её лице не было очков, зато во рту появился длинный мундштук. Она с грацией усталой кошки курила не менее длинную чем мундштук сигарету. Одетая в чёрное кружевное платье, с высоко взбитыми кудрями льняных волос Екатерина Кузьминична, в данный момент примерив на себя измученное страданиями лицо, едва поприветствовала гостя лёгким кивком головы, осведомилась неприятным испорченным куревом голосом: