Последний подарок Потемкина - стр. 18
– Так вот, – Потёмкин прищелкнул пальцами, – возвращаясь к вышеупомянутой опере. В то лето король Густав Третий, кузен наш шведский, напросился к матушке-императрице в гости. Как раз под годовщину Полтавской битвы, в июне. Привез, каналья, Катеньке в подарок подвеску дорогую – «Рубин Цезаря». Это при его-то скандинавской скупости. Представляешь, Цейтлин? На самом же деле и не рубин это был вовсе, а очень редкий турмалин, но всё равно изумительно хорош! Подвеска сия была сделана в виде грозди виноградной. Ну, надо было развлекать кузена как-то – а он у нас меломан! Матерый меломанище, почище меня! Вот опера сия, «Земира и Азор», и сгодилась. Гремела она тогда по всей Европе. Музыка Гретри слабовата конечно, а вот либретто француз Мармонтель классное написал! Сказочное! А граф Бецкой в Смольном институте с актерками своими замечательными ее и поставил… И вот те на!
На этой ноте Светлейший совершенно неожиданно гомерически расхохотался, выпустив густые клубы пара изо рта на морозном воздухе, к величайшему неудовольствию Изиды и удивлению надворного советника. Бесцеремонно перебросив левретку на плечо, Потёмкин хлопнул собеседника по спине, подняв при этом облачко снежной пыли, и пояснил причину своего веселья:
– Ты прикинь, Цейтлин! Главные зрители-то, выходит, все шведы были, понимаешь? И императрица всея Руси, и шведский король, и последний представитель русского боярского рода – Бецкой! Шведы все в какой-то степени… А на дворе годовщина Полтавской битвы. Понимаешь ли ты всю парадоксальность ситуации, надворный советник? Есть над чем подумать, вообще, а? А патриотам-то «антинорманнского» толка, в частности. А с другой стороны, ежели верить, что всё ж таки варяги Русью правили изначально, то вот оно тебе – возвращается всё на круги своя! Вот он – «варяжский вопрос», который ещё Михайло Василич Ломоносов оспаривал. Во всей его политической двусмысленности… Особенно нынче…
У Сеньки скандинавская вся эта тема особого интереса не вызвала. Слишком уж много было непонятных деталей… И причем тут Ломоносов? Он же, молекулярно-кинетической теорией занимался… И стеклом… К тому же Сеньку стало беспокоить другое… По его подсчетам собеседники говорили уже минут десять, и явная склонность «Светлейшего» ко всяческим воспоминаниям, историям и байкам начала наводить его на тревожные мысли о том, что беседа эта на морозе может продлиться ещё долго… А холод, который стал проникать за воротник несолидного его пальтеца, потихоньку давал о себе знать…
Нахохотавшись вволю, Светлейший закончил свой исторический экскурс словами: