Последний маг Ренессанса - стр. 6
Гермес стал символом итальянского Возрождения, которое иначе можно еще назвать золотым веком религиозного герметизма. Не случайно, в Сиенском соборе (1488) изображение Гермеса было помещено на мозаичном полу, на видном месте, недалеко от входа в храм, в обрамлении торжественной надписи: «Hermes Mercurius Trismegistus Contemporaneus Moysi» (Гермес Меркурий Триждывеличайший Современный Моисею).
Изучению вот этой «древней» египетской мудрости и посвятил свои досуги молодой Бруно. А трактат Коперника «Об обращении небесных тел», в то время еще не внесенный в папский «Индекс», помог ему сопрячь герметическую философию и магию с научными представлениями о мире. По свидетельству самого Джордано, его знакомство с гелиоцентрической системой произошло в несколько этапов: «Когда я был мальчиком и судил без философского умозрения, то считал, что так думать – безумие, и полагал, что это учение выдвинуто было кем-нибудь в качестве софистической и хитрой темы и использовалось праздными умами, которые хотят спорить для забавы и делают своим занятием доказательство и защиту того, что белое есть черное». Лишь позднее, по мере совершенствования в «философском умозрении», он признал доводы гелиоцентристов сначала «правдоподобными», потом «просто правильными» и, наконец, «самыми правильными» (впрочем, наступит момент, когда он пойдет дальше Коперника).
Все это не помешало ему, впрочем, в 1572 году получить сан священника, а затем успешно защитить диссертацию на соискание ученой степени доктора богословия. Священство приносило Бруно кое-какие средства к жизни, а также давало возможность отлучаться из монастыря, видеться с новыми людьми и читать те книги, которые не вызывали одобрения Церкви.
Житейские взгляды Бруно того времени отразились в написанной им комедии «Светоч», где осмеяны суеверие, вера в алхимию и колдовство, а равно ученый педантизм. «Невежество, – говорилось там, – лучшая в мире наука, она дается без труда и не печалит душу». Как считается, в антипрологе к «Светильнику» Бруно обрисовал самого себя: глаза задумчивые, потерянные, как будто ушедшие во внутреннее созерцание; смех сквозь слезы; характер раздражительный и полный упрямства.
Литературный дебют явно удался. Впоследствии находили, что Мольер заимствовал из нее несколько сцен для своих комедий.
Совмещать ежедневное совершение обедни со своим истинным образом мыслей становилось для Бруно все тяжелее. Жизнь в монастыре сделалась ему ненавистна. Его ум, его совесть протестовали против церковных догматов и предрассудков. В своей стихотворной «Похвале ослу» он издевается над рутиной богословия («ослиностью»), которая гасит все высокие устремления разума: