Последний год Пушкина. Карамзины, дуэль, гибель - стр. 16

Софи

А.Н. КАРАМЗИН

5(17) ноября 1836 г. Петербург.

‹…› Не веришь, брате, право, люди так поглупели, что мочи нет. Я пускаюсь в свет, я не раз строил уже и плясе, и козе, и даже публичный всхрапе; но всё не весело, ей-ей не весело. Придешь домой, кажется, говорил много, а всё равно, что квасу водяного напился: раздует, раза три отрыгнется в нос, да и всё по-прежнему опять. Послушай, о чем говорят люди: соберутся, почешут затылки, потрунят неистово-остро над петербургским климатом, спросят друг у дружки: «были ли вы на выставке?» – некоторые замечания, показывающие познания глубокие насчет живописи. Потом уж и опять чешут затылки, да разве прибавят с удивительной тонкостью, что скоро опять начнутся балы и рауты, и что удивительно, что до сих пор их еще так мало, и что кажется, что рауты начинают быть чаще, чем танцевальные вечера, но что это-де жаль, что это-де скучно и пр. Прежде бывало совсем не то; прежде были сюжеты всякие для разговоров: и новые оперы, и какие-то кометы, и какие-то пророки разные, и неистовства неслыханные на Вибургской стороне, и поправка кронштадтских укреплений, и какие-то принцы немецкие, и какие-то послы турецкие, и волки бешеные, и черт знает что, а теперь просто свинство! А придешь домой, тут тебя разберет философия. Философия-самая ужасная вещь настоящего века; станешь философствовать, что вот-де как проводишь время, что-де молодость проходит таким подлым образом, что оскотинился, что чувства душевные тупеют приметно, что начинаешь весьма походить на полену и пр. При этой философии начинает по всему телу проходить какая-то гадость, которая мало-помалу переходит в сонливость, станешь зевать, ляжешь да и всхрапе. А на другое утро в казармы! Видя такую всеобщую гадость в жизни, можно помешаться и даже написать письма вроде Чедаева, о которых говорит тебе сестра. В галиматье этого человека, право, иногда есть довольно справедливые мысли, только точка зрения его совершенно ложная: он всё зло видит только у нас и всё ругает бедную Россию там, где нужно ругать весь век, всё человечество. Кроме того, он смешивает частности одного времени с общим характером народа и, наконец, всё увеличивает, доказывает вред, происшедший от одной причины, а не видит, что эта же самая причина спасла нас от других, может быть, больших бедствий. Слов‹ом›, видно, что он человек с большим умом, но, к несчастью, несколько помешался от излишнего самолюбия или от того, что слишком влюбился в свои мысли и мнения, всмотрелся в них пристально и забыл всё, что видел прежде, всё, что слышал прежде, всё, что непосредственно принадлежало к этим мыслям, которые, наконец, свели его несколько с ума.