Последний дон - стр. 60
– Я не собираюсь ездить в Сакраменто, чтобы навещать своих детей, – заявил он.
Он всегда впадал в бешенство, когда кто-то отвергал его дружбу, оказывался недоступен его обаянию. Любой, кто не соглашался проявить сговорчивость в отношении Пиппи Де Лены, обрекал себя на крах. Решившись идти на конфликт, Пиппи шел до конца. Теперь же его, помимо прочего, изумляло, что жена, оказывается, еще и строит какие-то свои планы.
– Ты сказала, что знаешь теперь, кто я такой. Так берегись! Ты можешь отправляться хоть в Сакраменто, хоть на дно морское, мне наплевать. Но с собой ты возьмешь только одного из моих детей. Второй останется со мной.
– Это решит суд. – Налин окинула мужа ледяным взглядом. – Я думаю, тебе стоит поговорить с моим адвокатом.
Увидев, какое изумление вызвали у него эти слова, она едва не рассмеялась ему в лицо.
– У тебя есть адвокат? – спросил Пиппи. – Ты хочешь со мной судиться? Со мной?!
И он расхохотался – громко, самозабвенно, чуть ли не истерично.
Налин было странно наблюдать, как этот мужчина, на протяжении двенадцати лет являвшийся пылким любовником, молившим ее подарить ему свою плоть, и защищавший ее от жестокого мира, вдруг превратился в грозного и опасного зверя. Только сейчас она наконец поняла, почему все другие мужчины относились к нему с таким почтением, почему боялись его. Теперь его уродливое обаяние окончательно лишилось тех малозаметных на первый взгляд штрихов, которые делали его неотразимым. Как ни странно, она была не столько напугана, сколько разочарована тем, что его любовь к ней так легко улетучилась. Выходит, зря они в течение долгих двенадцати лет ласкали друг друга, вместе смеялись и танцевали, вместе нянчили детей. Выходит, его благодарность за все, что она дала ему, обратилась в прах.
– Мне плевать на то, что решишь ты, – холодно бросил Пиппи. – Мне плевать на то, что решит судья. Прояви благоразумие, и я отвечу тем же. Но если будешь упрямиться, то не получишь ничего.
Впервые ей стало внушать страх все, что она раньше любила: его могучее тело, его большие, широкие ладони, его неправильные бычьи черты, которые она считала мужественными, а все остальные называли уродливыми. За все годы их брака он был галантнее, чем любой другой мужчина, он ни разу не повысил на нее голос, не позволил себе ни одной – даже самой безобидной – шутки в ее адрес и никогда не упрекал за счета из магазинов. Он и в самом деле был хорошим отцом, наказывая детей только в тех случаях, когда они проявляли неуважение к матери.
У нее закружилась голова. Лицо Пиппи стало еще более отчетливым, словно выступив из тени, и Налин впервые обратила внимание на то, как с годами округлились его щеки, на черные точки щетины в ямочке на подбородке. В густых бровях Пиппи появились белые стрелки седины, но шевелюра на массивном черепе по-прежнему оставалась черной и густой, словно конский волос. Его глаза, в которых обычно светилось веселье, сейчас излучали холодный и беспощадный свет.