Последний дом на Никчемной улице - стр. 21
Мне на плечо легла Мамочкина рука.
– Положи на место, Тедди.
– Но она ведь не настоящая, – ответил я, – это всего лишь кусок дерева. Я мог бы взять ее домой.
– Идем, – сказала она, – пора обедать.
Она повязала мне на шею салфетку, протянула две небольшие баночки с бело-голубыми этикетками – в одной яблочное пюре, в другой морковное – и ложку. Я подумал, что все на меня пялятся, но ничего подобного, вероятно, не было и в помине. Другие ребята вокруг вовсю поедали хот-доги и сэндвичи. Мамочка перехватила мой взгляд.
– В них полно жира и консервантов, – сказала она, – а наш обед содержит полный комплекс питательных веществ. В этих баночках есть все необходимые тебе витамины. И стоят они совсем не дорого. Она говорила тоном медсестры, звучавшим немного ниже ее обычного голоса, и чуть больше глотала согласные. Мамочка трудилась в больнице, приглядывала за больными детьми и поэтому знала, что говорит. Так что спорить с этим менторским голосом было нельзя. Папочка с одной работы уже ушел, а на другую пока еще не устроился. Будто провалился в глубокую пропасть и теперь никак не мог из нее выбраться. Он без лишних слов ел свой рисовый пудинг со сливами. В его больших загорелых руках баночка казалась совсем крохотной. Затем он налил из термоса кофе.
Рядом с нами нетерпеливая краснолицая женщина кормила ребенка. На баночке красовалась бело-голубая этикетка. В приступе ледяного ужаса я увидел, что ее чадо ест тот же протертый рис, что и мой отец.
– Брось, – сказал я ему, – люди увидят!
Мамочка посмотрела на меня, но никак не прокомментировала мои слова, а лишь обратилась к папе и спокойно сказала:
– Доедай.
После обеда она аккуратно сложила баночки в термобокс и произнесла:
– Тедди, ты знаешь, откуда твоя Мамочка родом?
– Локронан, – ответил я, – это в Бретани. Во Франции.
Это все, что я знал. Мамочка никогда не говорила о своих родных краях.
– В моей деревне был один мальчонка.
Мамочка посмотрела на озеро и дальше, казалось, стала разговаривать уже не со мной.
– Его родители умерли от страшного гриппа, который прошел по Локронану, как нож сквозь масло. Мы делились с ним чем только могли. Только вот у нас и самих было совсем немного. Он спал в нашем амбаре с овцами и ослом. Его имени я уже не помню. В деревне его звали Пемок’хом – в переводе с бретонского это означает «кабанчик» – потому что он ночевал в хлеву вместе со свиньями. Каждое утро Пемок’х подходил к двери нашей кухни, я давала ему стакан молока и полбуханки хлеба. А иногда, по воскресеньям, жир, остававшийся после приготовления говядины. На следующее утро он приходил опять. Я давала ему объедки со стола. Ботву молодой репы, битые яйца. Благодарил он меня всегда трижды. Trugarez, trugarez, trugarez. Мне никогда этого не забыть. Порой он был так голоден, что у него дрожали руки. За эту скудную еду он целыми днями работал в поле у моего отца. Долгие годы. И благодарил всегда от чистого сердца. Этот мальчонка знал, что такое человеческая признательность. И знал, насколько ему повезло.