Последний день на Земле - стр. 2
Я с удивлением посмотрела на Марину.
– Запомни все это, – произнесла многозначительно она и прибавила: – Последние картины нашей безмятежной жизни…
Мы пожелали друг другу удачи и разошлись в разные стороны. До моей работы было рукой подать, так что можно было пройтись пешком, а Марина поспешила на остановку – ей нужно было в другой конец города. Она работала геофизиком в правительственной научно-исследовательской организации и много раз выезжала в экспедиции в те места, где вулканы проявляли подозрительную активность.
На улице хозяйничала весна – она настойчиво позвала вместо марта месяц май (она уже давно так делала, плутовка!) и приступила к выполнению своих священных обязанностей: на деревьях распустились листья – юные и светло-зеленые, и сирень не дремлет – посмотрев на утреннее солнце, пробуждается, раскрывая свои маленькие фиолетовые цветы, а на клумбах пестреют алым пламенем красные тюльпаны. Между ними жемчужным перламутром светятся колокольчики, которые слегка подрагивают от легкого ветра.
Но в это утро я не смотрела на пробуждение растений; семеня неуклюжими шагами в сторону работы, я рассеянно наблюдала за семнадцатиэтажным жилым зданием – единственным исполином в нашем районе. Марина ранее говорила мне, что при первых вибрациях, предупреждающих о начале толчков, именно по высоткам станет заметно – они начнут дрожать и раскачиваться. Когда я приблизилась к этому дому, то увидела на балконе второго этажа женщину, которая с аппетитом что-то ела из тарелки и глазела на прохожих. Этажом выше, в нарядном окне, украшенном белыми кружевными занавесками, я разглядела пожилого мужчину в синей футболке. Он возился с комнатным цветком – отодвинув небрежно растение в сторону, он распахнул створку и высунулся в окно, затем зажег сигарету и с упоением сделал затяжку. Еще выше – на четвертом, девочка лет десяти на подоконнике читала книгу. У нее были длинные русые волосы и светло-розовая пижама. Школьных каникул не было: вероятно она устроила бойкот и заверила мать в том, что у нее пищевое отравление. Со мной такое было пару раз – я притворялась больной, для пущей достоверности все время бегала в туалет и воспроизводила соответствующие звуки, которые должны были убедить мать в том, что меня жутко тошнит. И мать каждый раз верила мне, лезла в аптечку, доставала сорбенты; а я, стоило мне выпроводить ее за дверь на работу, тут же с радостью принималась скакать по квартире и начинала строить грандиозные планы – день свободы, такой выстраданный и вырванный у скучного системного распорядка школы, не должен был пройти напрасно. Сначала я с упоением копалась в маминой тетради, где были заботливо записаны кулинарные рецепты, находила какое-нибудь незамысловатое блюдо, пыталась воспроизвести его, но оно, как обычно, горелое и пересоленное, отправлялось безжалостно в мусорное ведро. Провал на кухне меня совсем не расстраивал: я переключалась на еще более интересное занятие – на исследование маминой косметики и бижутерии. Примерив перед зеркалом мамины вещи, включая ее туфли на высоком каблуке, я протестировала на своем юном розовощеком лице все палитры маминых теней, все помады и карандаши. А потом было еще более увлекательное событие – копание в библиотеке. Я разыскивала книгу по душе и вот так же, как эта русоволосая девочка, садилась на подоконник и читала.