Последний день лета - стр. 36
– Брат, увидишь! Поломаю гондонов! – запоздало подкинулся Сися.
Но Шварц уже растворился в темноте, из которой так неожиданно появился.
14
Пух сам понимал, как странно это звучит, но – он начал скучать по урокам игры на фортепиано. Оказывается, они удивительным образом структурировали его жизнь: школа была скучной необходимостью, фортепиано было мучительной и тоже скучной необходимостью, но после всего этого была – свобода!
Под свободой Аркаша понимал чтение свежего фантастического романа или работу над свежим фантастическим романом – последний сочетал в себе (и, разумеется, по всем параметрам превосходил) сюжетные линии «Звездных войн», книг Гарри Гаррисона и странноватого болгарского комикса, который Пух купил в магазине «Филателия» на улице Энгельса (сэкономив деньги на завтраках). Комикс был потрепанный и с очевидным уклоном в космическое софткор-порно; болгарский язык выглядел диковато: написано всё было вроде как кириллицей, но предельно непонятным образом. Пух догадывался, что́ происходит в произведении, по контексту; картинки давали некоторое представление о сюжете. Сюжет, правда, был таким, что Пух на всякий случай хранил книжку в дальнем углу своего шкафчика, с носками и трусами, – родителям незачем было знать о приключениях полногрудых звездных воительниц. Лишнее это.
Еще возясь ключом в замке, он услышал мамины всхлипывания. Пух замер, пытаясь унять колотящееся сердце. Что случилось?!
– Аркаша, это ты? – прерывисто сказала Софья Николаевна.
Пух швырнул портфель в прихожей и кинулся в гостиную. Никого постороннего дома не было; мама, кажется, выглядела обычным маминым образом, – что же тогда стряслось?
– Куда в уличной обуви?!
А, ладно. Значит, всё в порядке.
Аркаша вернулся в прихожую, выковырнулся из кроссовок производства обувной фабрики имени Микояна и пошел на второй заход. На сердце было по-прежнему неспокойно.
– Мам, почему ты плачешь? Кто тебя обидел?
– О, сын, обидел – это не то слово, – театрально сказала мама, блестя заплаканными глазами.
Пух озадаченно заморгал, ожидая объяснений, – он знал, что они обязательно воспоследуют.
– Твой отец причинил мне немыслимую боль!
– Что?! Мам!.. Надо звонить в милицию! Почему?! Как он…
Аркаша понял, что сейчас и сам заплачет. Профессор Худородов был тишайшим и безобиднейшим мужчиной, неоднократно и недвусмысленно порицавшим домашнее насилие; он считал, что только животные и быдло причиняют боль членам собственной семьи. Выражения, в которых папа разглагольствовал на эту тему, Пуха всегда немного смущали, хотя он даже самому себе не мог толком объяснить, почему.