Последний день лета - стр. 29

– Не-не, Сисюль, там написано, батя тоже крякнул. А-а-а! Блять!

Новенький не мог встать, поэтому на карачках подполз к Бурому и зубами вцепился ему в ногу сквозь скользкую штанину спортивного костюма. Сися выхватил записку у завывающего от боли и неожиданности товарища, скомкал ее в кулаке и присел на корточки. Когда он заговорил с Новеньким, его голос звучал безмятежно, почти радостно.

– Вот теперь ты попал, уебок. Реально, по-настоящему попал.

– Пустите его! – донесся откуда-то знакомый голос.

– Че, блять? – прошипел Сися, выпрямляясь.

Пух несся прямо на него, сжав кулаки и выпучив глаза. Он начисто забыл о своем тактическом приеме вычеркивания гопников из реальности; если бы еще минуту назад ему кто-то сказал, что он сам, по своей воле кинется на Сисю с Бурым, Аркаша бы покрутил пальцем у виска и засмеялся.

Сися был настолько ошарашен неожиданным прибытием кавалерии, что позволил Пуху выхватить записку и начать поднимать Новенького с земли.

Только затем, чтобы упасть рядом, получив сильный удар в скулу. Бурый гыгыкнул и встряхнул правой кистью.

– Хорошо пошла!..

Сися снова присел рядом, аккуратно вынул у впавшего в ступор Пуха записку и щелкнул пальцами в сторону Бурого. Ничего объяснять тому было не надо – он выудил из кармана и передал другу синюю пластиковую зажигалку «Bic».

– Нет!.. Суки!.. – прохрипел Новенький – и вскрикнул, получив от Бурого пинок в рёбра.

– Тихо, – скомандовал Сися, щелкнул жигой и поджег записку от Бычихи. Секунду все молча смотрели, как язычки пламени пожирают бумагу. Когда она догорела, Новенький прошипел:

– Убью.

Брови гопника поползли на лоб.

– Что-что, дружище? Не расслышал.

«Дружище», шатаясь, встал, посмотрел обидчику в глаза и раздельно сказал разбитыми губами:

– За это. Я. Тебя. Убью.

Пух в ужасе уставился на Нового. Бурый не знал, как вести себя в таких ситуациях, поэтому на всякий случай громко гыгыкнул. Сися не смеялся.

Новенький зажмурился, ожидая очередного избиения, но вместо этого Сися преувеличенно аккуратно стряхнул грязь с его рубашки, улыбнулся и заговорил нехарактерно приветливым голосом:

– Слушай сюда. Тебя как зовут, напомни?

Степа открыл глаза и рявкнул, брызжа кровью:

– Нахуй пошел!

Даже на это Сися почти не отреагировал – только дернул уголком рта, над которым пробивались редкие усики. В его глазах блестело радостное предвкушение, какое бывает у детей за несколько часов до Нового года.

Бурый попятился – он знал пацана, которого ровно за эти слова пырнули в брюхо ножом восемь раз и оставили истекать кровью в грязном переулке в районе набережной Дона.