Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - стр. 4
Кандидатура считалась особенно подходящей, поскольку Тодорис также приходился зятем Луке Нотарасу, оборонявшему участок стен на северо-западе. Нотарас очень плохо ладил с итальянцами, будь они венецианцы или генуэзцы, а Тодорис так или иначе связывал всех.
Конечно, отец был по-своему прав, заботясь об общем благе, поэтому сын поначалу и не думал роптать даже в мыслях, но вскоре оказалось, что должность связного плоха тем, что обязывает подчиняться каждому, кто хоть немного выше по должности. Тебе говорят: «Иди туда» – и ты идёшь, вместо того, чтобы ответить: «У меня есть свой начальник. Пусть он мне и приказывает».
Ясное дело, что посылают обычно туда, где есть новости, а новости появляются обычно на тех участках стены, которые сильнее страдают от турок. Вот почему Тодорис уже не в первый раз оказался под обстрелом турецких пушек, а сегодня они с особенным усердием разрушали тот участок стен, который находился под присмотром генуэзца Джустиниани.
Этот участок вообще стал у турецких пушкарей самым любимым. Его обстреливали больше остальных, но сегодня всё стало особенно плохо. Турки только палили из всех орудий, хоть и не пытались прорваться через бреши. Если б пытались, Тодорис обнажил бы меч, сейчас бесполезно покоившийся в ножнах на поясе, и помог бы воинам Джустиниани отражать нападение.
Видеть перед собой очередную рожу озверевшего дикаря вовсе не так страшно, как видеть, что в твою сторону направлено жерло пушки. О! За минувшие недели Тодорис видел перед собой сотню или даже сотни вражеских лиц: он много раз смотрел в глаза тех, кого закалывал мечом, и казалось, что только в момент смерти эти люди начинали по-настоящему осознавать происходящее. На лицах появлялось удивление, сожаление, разочарование. А до этого всякий, кто стремился в пролом, будто не видел перед собой защитников Города, а видел лишь сокровища Города или рай, обещанный всем, кто умрёт в войне с христианами.
Дикари даже не успевали понять, почему их тонкие сабли не могут прорубить чешуйчатый металлический доспех и почему лезвие соскальзывает, а Тодорис давно уже понял, что кожаные турецкие доспехи в большинстве своём не выдерживают прямого колющего удара ромейского меча.
Уже стало привычным ощущение, когда меч проникает во что-то мягкое и идёт вперёд, не встречает препятствий, готовый проткнуть врага насквозь, а затем клинок оказывается будто в тисках. Его поймали и ни за что не хотят отдавать обратно. Враг смотрит вперёд остекленевшими глазами, для него всё кончено, но не для тебя. Ты думаешь только о том, как освободить клинок, потому что, если в гуще схватки твой меч оказывается в плену, счёт твоей жизни идёт на мгновения. Ты упираешься в своего недавнего врага – в его уже почти мёртвое тело. Упираешься рукой, а лучше – ногой. Рывок. И клинок освобождается, а ты можешь отразить удар сабли другого турка, уже собравшегося рубануть тебя по верхней части лица, не защищённой ни шлемом, ни кольчужной сеткой.