Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница (сборник) - стр. 67
– Эоза выдвинул те же притязания? Понимаю. И успешно?
– Кажется, да. Он именует себя королем западных саксов, а его юный сын Кердик прозывается Этелинг, то есть потомок какого-то их давнего героя или полубога. Прием обычный, но дело в том, что их люди поверили. Саксонские вторжения сразу предстали в новом свете.
– Тут и верность союзных саксов может покачнуться.
– Об этом и речь. Эозу и Кердика все почитают. Сам понимаешь – короли. Союзным саксам они обещали соблюдение их прав и порядка, новым захватчикам грозят беспощадной войной. В этом что-то есть. Я хочу сказать, что Эоза не просто хитрый грабитель чужих берегов. Он положил начало легендам о героях-королях, король у них теперь – признанный законодатель, обладающий властью даже изменять прежние обычаи. Например, обычай хоронить мертвецов. Теперь они мертвых, по моим сведениям, больше не сжигают и даже не закапывают вместе со всеми доспехами и ценностями, как у них повелось исстари. Кердик Этелинг объявил, что это расточительство. – Молодые губы моего собеседника снова тронула невеселая усмешка. – Теперь их жрецы творят над оружием умерших ритуал очищения, и оно опять идет в дело. Они даже уверовали, что копье, которым пользовался доблестный боец, придаст доблести и своему новому владельцу… А оружие, взятое у побежденного, постарается отличиться, чтобы смыть с себя позор. Это опасные люди, говорю тебе. Может быть, самые опасные после Хенгиста.
Я выразил ему свое восхищение:
– Можешь не сомневаться, что король тоже оценит твои сведения по достоинству, как только ознакомится с ними. Ты ведь сам понимаешь, насколько они важны. Сколько времени тебе понадобится, чтобы сделать копии?
– Копии у меня есть. А эти записи можно послать королю безотлагательно.
– Отлично. А сейчас, если позволишь, я добавлю несколько слов от себя и приложу еще мое собственное донесение об Озерном форте.
Он принес мне письменные принадлежности, поставил на стол и шагнул к двери.
– Пойду распоряжусь насчет гонца.
– Благодарю. Но одну минуту…
Он остановился в дверях. Мы разговаривали с ним по-латыни, но в его выговоре было что-то, что выдавало уроженца запада. Я сказал:
– В таверне я слышал, что твое имя – Геронтий. Ошибусь ли я, если предположу, что прежде оно было Герейнт?
Он широко, наконец-то молодо улыбнулся:
– И было, и есть, милорд.
– Артур будет рад узнать это имя, – сказал я и занялся письмом.
Он постоял мгновение, потом распахнул двери и передал кому-то невидимому свои распоряжения. Вернулся в комнату, подошел к стоящему в углу столику, налил в кубок вина и поставил передо мной. Я слышал, как он набрал в грудь воздуху, чтобы заговорить, но так ничего и не сказал.